Поначалу Ведерникова удивило, что работники магазина ничего не знали о продуктовых заказах или делали вид, что не знали. Все же Ведерникову удалось выяснить, что заказы эти еженедельно получали человек шесть-семь, все они были руководящими работниками. Постников тоже был среди них. Таким образом Вадим Петрович понял, откуда брались деликатесы, которые слались Маше в Москву. Однако Полькин и Печкин, когда признались, что, нарушая правила, делали кое для кого еженедельные наборы, скрывали, что вкладывали туда дефицитные продукты, — ведь они предназначались для кафетерия. Здесь должны были продаваться бутерброды с икрой, сервелатом, севрюгой и прочим. Однако, как установил Ведерников, в кафетерий поступала лишь часть того, что полагалось.
Странно было вот еще что: в кассы гастронома деньги за заказы не поступали. Это Вадим Петрович установил точно.
Изучая накладные, Ведерников обнаружил, что гастроному № 1 доставалась львиная доля дефицитов из того, что отпускалось всему городу.
— Хочу посоветоваться, — сказал Ведерников, заходя в кабинет к Синицыну. Тот сидел за столом и из большой, чуть ли не литровой чашки с наслаждением пил чай.
— Садись. Чаю выпьешь?
— Ты же знаешь, что чай я не пью. Только кофе.
— Ох, испортишь ты себе моторчик, Вадик.
— Зато я курю всего четыре сигареты в день. А ты две пачки, — отпарировал Ведерников и похлопал светлыми ресничками.
Они были старые друзья, кончили один институт и одновременно приехали в Угорье.
— Закопался в бумажках? — спросил Синицын.
— Ты же знаешь: я люблю копаться в бумажках. Иногда такое выкопаешь! Недаром говорят: что написано пером, не вырубишь топором. Я, Яша, вот о чем думаю: почему Семен Перегудов, ведь ты его чуть не с пеленок знаешь, почему он не пришел к тебе и не рассказал о своих сомнениях по поводу тухмановских заказов? Вот на словах все за порядок, за честность. А как дела коснется — моя хата с краю. Ведь если б не трагедия с Машей Постниковой и не их ссора, так бы никому ничего и не сказал. А ведь парень-то порядочный, честный.
— Кто-то когда-то придумал, что лезть в чужие дела нехорошо, — проговорил Синицын. — Вообще-то верно. Но непорядок — это уже не чужое дело, а общее. Однако люди боятся, что вдруг ошибутся, вдруг незаслуженно обвинят кого-то. Ведь совестливость и сострадание свойственны русскому человеку.
— Понесло тебя в философию, — покачал головой Ведерников.
— Философствовать всегда полезно!
— И чего хорошего ты в этом находишь? — спросил Вадим Петрович, с жалостью глядя, как Синицын, жмурясь от удовольствия, отхлебывает чай. — Ну никак не понимаю. Я, конечно, не по поводу Семена к тебе пришел. Тут вот цифирки интересные у меня нарисовались. Полькин за год получил пятьдесят тонн кур второго сорта. По имеющимся у меня данным, в продажу пустил все как первый сорт. Деньги получали сами продавцы, а в кассу сдали, как будто продавали второй сорт. Полькин, таким образом, положил в карман пятьдесят тысяч… На пять тысяч получил дефицитных продуктов, которые вроде бы в кафетерий передал. А контрольные закупки показывают, что из одной порции, допустим, икры делали две… Значит, половина деликатесов оставалась неучтенной и он их на сторону пускал.