Ефросинья Викентьевна недоверчиво поглядела на своего мужа Аркадия: комплимент это или наоборот? Никогда не поймешь, когда он говорит всерьез. И вдруг остро сжалось сердце. «А кого это он целовал в накрашенный глаз? Откуда знает разницу?» Ефросинья Викентьевна совершенно не красилась, поэтому она в упор спросила Аркадия:
— А что ты чувствуешь, когда целуешь накрашенный глаз?
Аркадий притворно вздохнул:
— Ефросинья свет Викентьевна, ну почему ты у меня такая однозначная? Я комплимент хотел сделать твоей естественности.
Он бросил сумки на пол, обнял ладонями ее лицо и крепко поцеловал. Отпустил, засмеялся и стал похож на цветущий подсолнух. Он всегда становился похожим на подсолнух, когда смеялся.
— Хватит целоваться-то, — услышала Ефросинья Викентьевна позади себя воркотню сына. Она обернулась. Вика стоял, прислонившись к притолоке, и вид у него был таинственный. — Ты только не ругайся, мама.
— Что случилось? — тревожно спросила Ефросинья Викентьевна.
— Особенного ничего не случилось, — дипломатично начал Вика. — Просто мы с папой шли из детского сада…
В это время Ефросинья Викентьевна увидела, как из коридора вышел белый котенок с рыжим хвостиком.
— Это? — возмущенно спросила Ефросинья Викентьевна. — Никогда! Где вы его взяли, туда и верните…
— Ма-моч-ка, — по слогам сказал Викентий и приготовился реветь. Плакал он редко, не был плаксой по натуре, унаследовав одновременно оптимизм отца и волевой характер матери. Но бывали случаи, когда только слезами удавалось завоевать те или иные позиции, потому что Ефросинья Викентьевна совершенно терялась, если ее редко плачущий сын начинал реветь белугой. — Мамочка, — повторил Викентий, сморщив лицо и внимательно поглядывая на мать.
— Нет, нет, — сказала Ефросинья Викентьевна. — От него инфекция, аллергия, бог знает что… Вика, ты начнешь болеть, а я не моту бюллетенить.
Она посмотрела на Аркадия и поняла, что поддержки не дождаться, он целиком на стороне сына.
— Смотри, Ефросинья, какие мы хорошенькие котятки, — Аркадий наклонился и взял животное в руки, — посмотри…
Ефросинья Викентьевна поглядела на кошачью мордочку с круглыми, словно нарисованными глазами, и потому совершенно бессмысленную.
— Что в нем хорошего?
Вика молчал, потому что держал наизготове свое вот-вот заплачущее лицо. Он боялся, что если вступит в полемику, пропадет момент, когда надо зареветь.
— Он будет гадить…
— Не будет, — весело сказал Аркадий. — Мы его приучим.
— От него весь дом в шерсти будет. Ведь кошки лезут…
— Какая от него шерсть! Он же не ангорский. На нем и шерсти-то всего ничего.