И вскоре умер. С тех пор никто больше не хотел замечать ее индивидуальность. Правда, несколько стихотворений публиковались в разных молодежных сборниках и альманахах. Но, с точки зрения Ирины, это были не лучшие ее вещи. Стихи, которые она предлагала редакциям, ей неизменно возвращали, объясняя, что они не соответствуют духу времени и не несут заряда бодрости. И действительно, стихи ее были философичны, точками над «и» она не баловалась.
— Какая бодрость, — зло жаловалась она Антону, — это ж не реклама «Варенье и джем полезны всем» или «Деньги в сберкассе накопили, путевку на юг купили».
— Да брось ты все это, — пытался утешить ее муж. Ирина взрывалась, и все кончалось очередным скандалом.
В последнее время она стала склоняться к мысли, что старый поэт в ней ошибся, на самом деле она заурядная графоманка. И Антон прав — надо бросать. Мысль эта была страшная. Зря прошли годы, зря сочиняла она никому не нужные строфы, зря после института отказалась от штатной работы в редакции и зарабатывает гроши на пропитание случайными рецензиями.
В последнее время Ирина больше не говорила о себе: «Пишу… сочиняю…» — с какой-то уничижительностью она думала: «Кропаю стишки». Слова были мелкие, Ирина как бы казнила ими себя.
В тридцать два года ничего не имела Ирина. Даже ребенка. Вовремя не родила, а теперь поздно… Так ей казалось.
Докурив сигарету, Ирина бросила ее в стоявшую рядом со скамьей урну, достала из сумки зеркальце, посмотрела на себя, подумала и покрасила губы, надеясь, что это придаст ей вид понаряднее. Поднялась, одернула давно вышедшую из моды джинсовую куртку, которую за неимением других туалетов носила почти круглый год.
Тоня, как всегда, встретила ее преувеличенно любезно, повела на кухню, служившую столовой и гостиной, попросила сменить туфли на «гостевые» тапочки. Она проповедовала не только целительность чистого воздуха, но и чистого пола, вообще чистоты.
Скромная обстановка в доме Ирины, конечно, не могла соперничать с достатком, царившим в Тониной квартире. У Ирины было мало вещей, но много вкуса и свободного времени, и человек тонкий, отличающий богатство от элегантности, Иринин дом поставил бы выше Тониного.
В кухне сидела девушка, одетая в комбинезон из какой-то очень блестящей материи, и пила кофе. Лицо Ирине показалось знакомым.
— Это Марьяна, — сказала Тоня. — Ты не узнала ее?
— Узнала, — ответила Ирина. — Вы живете на одной площадке с Тониной мамой. Только мне казалось, что у вас светлые волосы.
— У меня они и сейчас светлые, — улыбнулась Марьяна. — Это парик. Вообще-то парики давным-давно вышли из моды, но когда идет дождь, я ношу его вместо шапочки. Сегодня по радио обещали дождь и, как всегда, обманули.