Больше всего меня угнетало чувство беспомощности. Я привык быть котом, который решает проблемы, чинит разбитые сердца, никогда не сдается, но тут вдруг оказался совершенно никчемным. Если ветеринар не смог вылечить Тигрицу, то и мне это не по зубам, и сознание собственного бессилия просто убивало. Мое сердце разрывалось, как и у Джорджа, но я ничего не мог поделать, и хотелось выть от боли. Все, что мне оставалось, это помогать другим, но этого было мало.
– Джордж! – позвал я. Он сидел на подоконнике и возил лапой по стеклу, гоняясь за каплями дождя.
– Да, папа? – отозвался он, но не обернулся.
– Я знаю, идет дождь, но мне нужно сходить к Бачку по делам Алексея. Не хочешь со мной? – Последовала пауза. Джордж, наклонив голову, как будто обдумывал мое предложение.
– Нет, спасибо, папа, – сказал он наконец. – Это довольно далеко, а мне еще нужно навестить маму-Тигрицу и Хану, так что сегодня я буду занят.
– Хорошо, сынок, пойду один. Если я кому-то понадоблюсь, скажешь потом, когда я вернусь. По дороге тоже заскочу к Тигрице, проведаю ее.
Джордж тяжело вздохнул.
– Ладно, пап, увидимся. – Он вернулся к прерванному занятию, давая понять, что разговор окончен.
Мне хотелось сказать что-то еще, но я не знал, что именно, поэтому подождал немного, потом повернулся и вышел из дома. По закону подлости день выдался на редкость дождливый, но серое небо вполне соответствовало моему настроению. Я не привык отступать и направился прямо к дому Тигрицы. Не увидев ее во дворе, я боднул головой кошачью дверцу, но та не поддалась. Видимо, хозяева снова ее заперли. Может, потому, что пришлось везти Тигрицу к ветеринару? Или случилось что-то страшное? Мое сердце забилось быстрее, и я побежал к передней части дома. Я заглянул в нижнее окно: там, в комнате, лежала Тигрица. Я вспрыгнул на подоконник, и она меня увидела. Она выглядела слабее, чем когда-либо, но ей удалось поднять лапу, и я ответил тем же. Как Джордж с Ханой, мы обменялись парой слов через стекло, и ветер унес их. Ее семья была с ней, в гостиной, там горел свет и пылал красный огонь в камине. Они сидели на диване. Я посмотрел на Тигрицу, беззвучно произнес: «Прощай» и неохотно оставил ее, чтобы она снова могла положить голову на лапы. Я лишь надеялся, что мы видимся не в последний раз. Я надеялся на это при каждой нашей встрече, но чувствовал, как она ускользает от меня, и знал, что потеря неизбежна.
Горе давило на меня тяжелым грузом, пока я пробирался к дому Франчески и Томаша на встречу с Бачком. Лапы как будто налились свинцом, голова раскалывалась, и боль бежала по всему телу. Мне было знакомо это чувство, я испытал его на собственной шкуре: разбитое сердце, худший недуг, который только может поразить кота. Но я упорно шел вперед, сражаясь с болью. Меня это даже отвлекало, хотя я то и дело начинал грустить при мысли о том, что мне вдруг понадобилось отвлечься.