И сейчас, глядя на эти россыпи звезд в космосе своей спины, он открывает для себя новую планету кроваво-красного цвета, которую не так сложно не заметить в огромном океане своей беспомощности.
Он не знает пока, что будет делать, когда придет лето и все эти раны станут доступны для всеобщего обозрения, когда его начнут спрашивать, как могло образоваться сразу столько черных дыр в столь молодом космосе…
Уроки закончились, и вместе с Кири и Заро я пошел домой.
Первые несколько минут мы шли в полной тишине, а потом Кири вдруг заговорила:
– Почему ты ничего не говоришь? Почему ты сегодня опять ничего не сказал?
– Оставь это, – ответил я.
– Нет, я не хочу ничего оставлять! – крикнула она на меня. – Почему ты вообще такой?
– Такой – это какой?
– Такой… – я заметил, что она никак не решается сказать это слово.
– Такой трусливый? – сказал я.
– Да! – снова закричала она.
– Да отстань вообще от меня! – закричал я в ответ. – Отставьте все меня в покое и отправляйтесь ко всем чертям!
Так я дал выход ярости, которую не мог выплеснуть на ММ. Я отвернулся и пошел домой один совершенно другой дорогой.
От этого мне было больнее, чем от ран на спине, чем от всех ударов и затрещин, которые я получал в коридоре, от всех подножек и плевков в спину… Мне было нестерпимо больно, что Кири думала так про меня… хотя это было правдой.
Я пришел домой и, воспользовавшись тем, что родителей не было, решил еще раз обработать рану. Нашел спирт и марлю, чтобы продезинфицировать ее. Спрятал рубашку в корзине с грязным бельем, чтобы никто ничего не заподозрил, и посмотрел на часы. Было еще рано.
Вышел из дома и направился в сторону своего убежища – единственного места, где мне никто не досаждал. Мне было просто необходимо избавиться от тоски, которая грызла меня изнутри.
Я пришел и посмотрел на часы: оставалось еще пятнадцать минут. Взял спрятанный мелок и несколько минут записывал имена.
Потом сделал несколько шагов вглубь, встал на прежнее место и приготовился. Десять, девять, восемь, семь… я начал кричать, кричать что есть мочи. И когда остановился, почувствовал такое облегчение, будто полностью освободился от внутренней ярости и злости.
В тот день я вернулся немного позже. Родители уже были дома, и я объяснил им, что задержался в библиотеке, но не сказал ни слова о своей спине.
Я ничего не сказал, когда сестра уселась верхом на мою спину, чтобы поиграть в лошадки, и потом, когда мы сели ужинать и меня стали расспрашивать, как прошел день.
В ту же ночь, когда Луна прибежала в мою кровать, я рассказал ей историю о «Мальчике, который носил на своей спине целую вселенную».