— Да ладно тебе… — поморщился Костя.
— Беги, беги. А я за это время всё проверну.
— Я применю силу! — пригрозил Костя.
— Против меня у тебя одна сила — сила убеждения, — ухмыльнулся накачанный армянин. — Ты, наверное, гантели последний раз в страшном сне видел?
— Ну, Алик, ну, короче… — заныл Костя, покосившись на бицепсы прозектора.
— Короче — до ларька «Фиолетовый павильончик». Метров триста.
— Вот же ты урод…
— А ты думал, в кишках у мертвяков нормальные люди ковыряются? — удивился Алик наивности собеседника.
КОГДА КОСТЯ ВЕРНУЛСЯ с пузырём и шпротами, Алик уже сидел со стерильно вымытыми руками в своей комнатке.
— Алик, ты свинья, — констатировал следак, узрев в углу объёмную бутыль с жидкостью, прозрачной, как слеза младенца. — Чего ты меня гонял? У тебя же спирт есть.
— Не опошляй момент, — оскорбился медик. — Спирт я и сам выпью. Ну?
— Что — ну?
— Глядеть будешь мою находку?
— Что там? Бриллиант? — выдвинул версию Костя.
— ГЗМ у меня на верхней полке, — и Алик указал, на какой именно полке у него покоится таинственный ГЗМ.
— Чего у тебя на верхней полке? — не понял Костя.
— Губозакатывающая машинка, — пояснил весёлый армянин. — А для тебя — только это.
И Сутрапьянц протянул Костанову обрывок бумаги. Обрывок как обрывок, ничего интересного. Уголок листка — видать, из блокнота. Ни записей, ни рисунков.
— Это что? — удивился Костя. — Естественную надобность Колян справлял? А его в это время рраз…
— Угу. И потом штаны на него натянули. Нет, он же не Хемингуэй.
— При чём тут Хемингуэй? — не понял следователь.
— Говорят, Хемингуэй мог подтереться трамвайным билетом, а потом им же под ногтями почистить, — выдал Алик историко-биографическую справку.
— Это ты где прочёл такую ересь? — разинул рот ошарашенный Костя.
— Каждый школьник знает, — пояснил Алик. — Классику надо читать.
На самом деле сам Сутрапьянц услышал интимную подробность о выдающихся способностях автора «Фиесты» во время туристических блужданий по долинам и тропам Алтая. В их группу неведомым образом затесалась субтильная барышня из Петербурга, которая надувала губки, жалобно попискивала и постоянно восклицала — «О, боги Олимпа!». Богов инструктор Дима Курвоедов ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.
При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.