— Спасибо, — ответил офицер и оглядел нас, вытянувшихся по стойке смирно. — Ну ладно, — сказал он еще и кивнул.
Он был совершенно лысый, и розовая кожа его черепа блестела на солнце. Он осмотрелся и словно бы задумался. Так мы простояли целую минуту.
— Вот этот шкаф! — сказал наконец офицер, указывая на дубовый шкаф у стены. И повернулся к Шульце.
— Так точно, — подтвердил тот, вытягиваясь в струнку.
— Пустой? — с ударением спросил офицер.
— Так точно, господин подполковник, — ответил Шульце.
Подполковник снова задумался на целую минуту. Словом, надолго.
— Ладно! — наконец произнес он, чуть кивнув. Это прозвучало кратко и по-мужски, но что это значило, удовлетворение или недовольство, понять было невозможно. Неожиданно он повернулся на каблуке и вышел.
Это был наш ротный командир. Нельзя сказать, что мы его никогда больше не видели, поскольку каждому из нас неизбежно приходилось раз в две или три недели являться к нему с рапортом. Но в спальне или в классе мы с ним больше не встречались; точнее, встретились только через два года, когда он начал преподавать нам историю, но тогда он уже не был командиром нашей роты.
С полудня с нами уже был Богнар. Выяснилось, что унтер-офицеры сменяются через день. И еще выяснилось, что этот Богнар с прокуренными усами, мужиковатый и ревущий как дикий зверь, по сравнению с господином унтер-офицером Шульце, не только сносный, но прямо-таки приятный человек. Уже после мытья рук, по пути на обед, на лестнице воцарилось веселое и раскованное настроение. Используя особый трюк — чуть подпрыгивая на подкованных каблуках, — можно было проехать половину пролета по стертым ступеням лестницы; трудность состояла скорее в том, чтобы не брякнуться в самом конце. Наша рота вытягивалась длинной змеей, и в той ее части, куда не достигал взгляд Богнара, можно было, изрядно грохоча, съехать по лестнице. При нем и разговаривали. Бог знает почему, Богнар не умел поддерживать дисциплину, как Шульце, хотя и позволял себе такое, на что Шульце в жизни не пошел бы. Время от времени он налетал на кого-нибудь из нас и мог даже в ярости отвесить затрещину или, схватив за нос, припечатать к стене.
Мы стали свидетелями подобного припадка ярости в тот же вечер. Богнар появился, когда рыжий Бургер, схватив Элемера Орбана за горло, тряс его с такой силой, что даже кровати разъехались в разные стороны. А это был ужасный непорядок: ведь мы постоянно, и утром и вечером, должны были выравнивать кровати и тумбочки, чтобы они стояли ровно, как по ниточке. Обычно кто-нибудь, прищурив глаз, руководил из дверей умывальни: «Вперед! Назад! Много! Обратно!» Словом, Богнар пришел в бешенство и с ходу отвесил Элемеру Орбану легкую затрещину, а Бургера, ухватив за нос, так грубо и беспощадно припечатал к шкафу, что рыжий потом, едва устояв на ногах, с трудом перевел дух.