Середи, полный, лысеющий, голубоглазый и добродушный малый, похожий на медвежонка, не имел ничего общего ни с тореадором, ни с красавцем гусаром, ни с поэтом-романтиком. Он любил музыку и живопись, некоторые виды спорта, хорошую еду и тонкие вина. Казалось, что этим и ограничиваются страсти его жизни и женщины не особенно смущают его душевный покой. А между тем они очень даже его смущали. Хотя он довольно серьезно относился к своим увлечениям и маниям, главным образом к музыке и живописи, на самом деле его занимало совсем другое. Он вечно влипал в разные истории из-за женщин.
Он никогда не имел бы у них успеха, если б не пускал в ход, на мой взгляд вопреки правилам честной игры, свою особую мужскую привлекательность, специфическое личное обаяние, ловко, даже искусно сохраняемое и никогда не изменяющее ему прямодушие. После двух-трех недель знакомства с ним становилось бесспорным и явным, как тиканье часов, стрекот кузнечиков, запах бузины или звезда на небе, что перед вами честный и добрый человек. На эту удочку самым забавным образом и клевали женщины. Тем более забавным, что на нее попадались не только столь же честные и добрые провинциальные дурнушки, будущие кроткие женушки, но и прелестные, испорченные столичные обольстительницы. Как раз из-за них-то и влипал в истории Середи.
Этот не вполне законный метод обольщения неизбежно оборачивался расточительством времени, словом, честно говоря, настоящим успехом у женщин Середи все же не пользовался. Ибо в сорок пять лет у него была одна жена, с которой он прожил в любви и согласии шесть лет, одна любовница, их взаимная любовь длилась уже девять лет, а теперь еще и Магда — они безнадежно любили друг друга тринадцать лет и теперь, наконец, сошлись.
Размышляя, что же я могу сказать обо всем этом, я не спеша спускался вниз по лестнице следом за моим другом. Раньше, бывало, когда мы оказывались жертвами какой-нибудь скверной, злой проделки или издевательства, именно Середи находил выход из положения, он подробно рассказывал все как было. После обеда в классе, когда дежурный унтер-офицер удалялся минут на десять, или вечером в уборной, где мы обычно собирались, Дани пересказывал, как было дело, и чуть ли не разыгрывал все в лицах. И подобно шаману или африканскому колдуну, этим своим заговором, знахарством, простым пересказом событий он расколдовывал, обезвреживал, снимал злые чары, на наших глазах испарялся яд зла и наши души почти осязаемо освобождались от гнета. При этом Середи никогда никого не вышучивал, не пародировал, наоборот, он старался передать события как можно точнее, в полном соответствии с реальностью. Может быть, в том, что он рассказывал все без утайки, и заключался его секрет.