Я не мог взять в толк, куда клонит Середи, он играл уже какую-то новую пьесу, я же — под псевдонимом — продолжал сидеть возле камина, увязнув в отведенной мне роли. А Теодора растерялась до такой степени, что эта история вообще переставала ее интересовать. Глубоко уйдя в себя, она размышляла, верно, как могло случиться, что этот милый болван, этот штабс-капитан, простак и ее преданный раб, оказывается, уже несколько лет просто водит ее за нос и не так уж влюблен в нее, как она полагала и как ему положено. Для нее это было дело нешуточное, и ее подурневшее от умственного напряжения лицо ясно говорило, что ее одолевают тревожные мысли. Эта прелестная, сумасбродная телочка, решил я позднее, скорее пошла бы без вины под расстрел, чем признала бы, что не смогла обвести вокруг пальца кого-то из своих поклонников. А между тем с Середи ей это почти удалось, просто ей был недоступен его юмор.
Тот, кто понимал юмор Середи, находил, что он гений. В генеральном же штабе, на мой взгляд, не думали, что он способен хватать с неба звезды, его просто считали чрезвычайно старательным, аккуратным, в меру способным, цепким, логически мыслящим, пригодным для службы офицером. Чтобы подозревать Теодору, как я уже говорил, имелись веские основания, однако столь быстрое ее признание не означало, что у Середи гениальное чутье, ни тем более что это результат его упорной умственной работы; той же ночью в похищении бумаг созналась еще одна женщина. Девочка горничная, открывшая мне дверь.
Для Середи это было уже слишком. Он прокашлялся и заговорил, обращаясь к девушке на «ты».
— Ты даже не знаешь, что там было, — сказал он очень низким голосом. — И сама ведь не понимаешь, о чем болтаешь.
Девушка стояла перед ним бледная, цвета слоновой кости, ее большие глаза лихорадочно блестели, тело напряглось, и как на экзамене, от которого зависела ее жизнь, она, словно вызубренный урок, начала пересказывать военный, с канцелярским душком текст.
— Инструкция группе вэ-ка-це по организации, управлению и т. д. и т. д. и выполнению особых заданий в связи с операциями «м» дробь три и бэ-о…
Я с удивлением заметил, что теперь уже Середи побледнел, слушая эту малоинтересную бессмыслицу. Сначала он наклонился на стуле вперед, потом медленно откинулся назад и дрожащей рукой потянулся к стакану. Эта маленькая секейская горничная и была Магда, с которой он сошелся тринадцать лет спустя.
Когда мы сошли вниз по другой, более приличной лестнице бассейна «Лукач», оказалось, что Середи захотел выяснить не столько мое, сколько свое собственное мнение. Он полагал, что мне со стороны легче разобраться в сумбурном кавардаке его жизни, а раз так, то я, возможно, помогу ему представить себе ситуацию с точки зрения самого господа бога, который взирает на все это сверху.