Медве очень любил этот хлеб с маслом или жиром, раздаваемый до обеда. Жилистое мясо в столовой он все еще оставлял на тарелке, но лапшу, превозмогая отвращение, с голодухи уже съедал. Воскресные сардельки на ужин он тоже ел, хотя они были до того невкусные, что их часто уносили в спальню, чтобы потом бросаться ими. Но хлеб с жиром был величайшей драгоценностью. Маленький Матей ножиком разрезал толстый ломоть, и получалось два тонких куска. Тот, который с жиром, он съедал, а второй намазывал утиным жиром. Ибо в заднем ящике стола он держал банку из-под компота, в которой был топленый утиный жир с аппетитными коричневыми прослойками.
На него-то Медве и смотрел. Не мог оторвать жадного взгляда от банки с утиным жиром вопреки своему величайшему самообладанию. Этот маленький, веснушчатый паренек изредка угощал жиром на кончике ножа лучшего своего друга, но остальным, разумеется, не давал никогда, несмотря на самое бесстыдное вымогательство. И банку он держал слева под мышкой так, чтобы при малейшей угрозе моментально сунуть ее обратно в задний ящик и тут же захлопнуть крышку. Разумеется, Мерени при желании мог бы ее отнять, но Матей дружил с Муфи и поэтому пользовался некоторыми льготами. А вот с Драгом, если бы тот попросил, Матей поделился бы за милую душу, но Драг никого ни о чем не просил.
Медве отдавал себе ясный отчет в том, какая неизмеримая дистанция отделяет его от утиного жира, и хотя его не раз охватывало алчное желание забыть обо всем и попросить у Матея жира хоть на кончике ножа, он все же так ни разу не попросил. Надо было быть слепым, чтобы не видеть, в сколь безнадежно смехотворное и унизительное положение поставит его такая просьба.
Он слез со столика и немалым напряжением воли заставил себя отвернуться от Матея. Перед ним стоял Ворон с темными подглазьями. Он ткнул пальцем в верхнюю пуговицу на кителе Медве.
— Смотри-ка! Что это у тебя?
Его жест выглядел вполне убедительно, и Медве рассеянно опустил глаза на пуговицу, хотя этот трюк был ему известен. Ворон только что проделал его с Жолдошем, да и раньше он видел такое. Когда он опустил голову, Ворон молниеносно ударил его снизу по подбородку. У Медве лязгнули челюсти, и он прикусил себе язык.
Он страшно боялся этого омерзительного, щербатого маленького Ворона. Он взвизгнул, по примеру Жолдоша слегка поморщился, пощупал подбородок и попытался льстиво осклабиться; таким путем он надеялся избавиться от Ворона быстрее всего.
— Ой! — сказал он.
Медве прикусил язык совсем не больно и ойкнул только для вида. Боль доставлял ему утиный жир. Точнее, даже не боль. Он попросту растерялся. И это замешательство было непереносимо.