— Во-от, разреше-ние… И просьба зайти в следующую среду в канцелярию с фото для оформления удостоверения личности, разрешения поселиться в одном доме с бывшим царем и его семьей и получения лимита на поезд.
Соколов хлопнул приятеля по плечу и счастливым голосом произнес:
— Прекрасно! Оформляй все, что необходимо. Я готов уехать хоть сей миг. И не дуйся на меня, ведь не своей радости ищу, а выполняю долг. Понимаешь — долг! Каждый из нас связан в этой жизни долгом, и тот, кто пренебрегает им, идет против Создателя.
Рошковский сделал все, как того требовало дело, и на сердце у него было тяжело. Он размышлял: «А если узнают, что это не я, а сам Соколов путешествует по чужим документам? Что тогда будет со мной?»
…Накануне отъезда отметили прощание. Соколов позвонил Горькому. Втроем собрались в «Вене». Горький много курил и говорил о том, что «Россия впала в брожение и безумство». Рошковский рассказывал смешные случаи из жизни. Соколов мрачно предрек:
— У меня предчувствие, что втроем, в такой компании, собрались мы в последний раз.
Горький замахал рукой, опрокинул на скатерть бокал с красным вином:
— Гоните печальные мысли прочь! Надо весело жить…
Соколов спокойно возразил:
— Старая мысль, истертая до пошлости, но очень верная: все рано или поздно кончается. Я понимал ту жизнь, что складывалась столетиями: чинопочитание, уважение молодых к старшим, хорошие манеры — непременный атрибут нормального существования человека в нормальном обществе. Все это кончилось, рухнуло. И уже никогда больше не воскреснет, как не может воскреснуть тот, кого лишили жизни… Прежде надо было беречь и сохранять великую Россию.
Горький пытался что-то возражать, говорить «об обновлении формы, о разбуженном народе» и прочем, но, кажется, он сам уже не верил в то, что говорил.
Разъехались по домам необычно рано, да теперь по ночам порядочные люди не рисковали на улицу носа казать.
До Тюмени поезд дошел по революционным временам необычайно быстро — всего за восемь дней. Отсюда следовало по рекам Тура и Тобол добираться до места назначения.
Над землей нависли свинцовые тучи с редкими просветами. На пристани, чуть покачиваясь на тяжелой холодной волне, перемешанной со снежной кашей, стоял пароход «Русь». Порой налетал пронзительный ветер, который нес колючую снежную крупу, и «Русь» начинала крениться и качаться, что-то внутри парохода жалобно стонало и скрежетало.
Возле сходней толпилась нервная толпа, которая пыталась штурмом взять пароход. Несколько солдат с ружьями, на которых были отомкнуты штыки, отгоняли баб в зипунах и мужиков с громадными мешками за спиной, в полушубках и валенках с галошами.