Фрейлина и Джунковский с интересом слушали.
Соколов закончил:
— Я твердо уверен: безумие столь же заразно, как и некоторые опасные болезни. Истории известно немало случаев, когда психиатры заболевали душевно и сами становились пациентами. И вот что особенно любопытно: чтобы заразиться идеей, вовсе не обязательно сбиваться в толпу. Под влиянием глобальных событий, ориентирующих направление мыслей, заражение самой абсурдной идеей может проявиться и на расстоянии.
Джунковский согласился:
— Без сомнений, это так! Вспомним французскую революцию восемьсот сорок восьмого года. Начавшись в Париже, она распространилась на большую часть Европы и пошатнула несколько монархий.
Фрейлина тоже вступила в обсуждение любопытной темы:
— Теперь понятно, что еще Екатерина Великая понимала пагубность распространения крамольных мыслей и явлений. После революции в Париже 1789 года она очень боялась брожения мыслей в самой России. Вот почему, в частности, она обошлась столь строго с Радищевым за его книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», хотя, признаюсь, мне она показалась по нынешним временам вполне безобидной.
* * *
В спальный вагон вошли за три минуты до отхода поезда.
В купе пахло кожей диванов и дорогими духами.
Второй раз ударил колокол.
Стали прощаться. Фрейлина всхлипнула:
— Володя, береги себя! Не лезь под пули. У меня тяжелое предчувствие… — И, потянув за поводок Фало, поплелась к выходу.
Джунковский признался:
— И у меня на сердце кошки скребут! Чувствую, что Россию, всех нас ждет беда. И беда эта неотвратима.
Соколов сказал:
— Чтобы в России навести порядок, нужен царь, который не боится крови. Такой, представь себе, царь с прозрачным всевидящим оком, который, как Бог, все знает, все ведает. И чтобы только от взгляда его земля качалась, чтобы все содрогнулись от ужаса, чтобы в испуге замолкли левые и правые, виновные и невиноватые. Чтобы жулики, государство грабившие, сами все обратно потащили да от страху за свои животы выгребли до остатку все из домов, неправедно нажитое, все, вплоть до столового серебра. И только потому, что прозрели, всеми порами тела бренного и слабого ощутили: этот шутить не будет! И народ, толпа заорет от счастья: «Вот он, наш народный царь! Правь нами, благодетель, казни нас, негодных, без жалости, а уж мы, твои рабы, любить тебя больше отца родного станем. Приди и царствуй!»
Раздался третий звонок — к отправлению. Вагон дернулся, сначала слабо, потом сильней и сильней.
Соколов обнял друга, троекратно расцеловал:
— Увидимся под грохот канонады! — и заспешил на выход.