* * *
И вот к этой замечательной личности поздним вечером 9 июня семнадцатого года пришел гений сыска граф Соколов.
Дверь открыла горничная с румянцем во всю щеку, с пшеничной косой в оглоблю, тяжело висевшей за спиной.
— Как прикажете об вас барину доложить?
Соколов провел ладонью по груди девицы и, не отвечая на вопрос, серьезным тоном произнес:
— Молодец Виктор Михайлович, знает толк в женской красоте! Ну, так что твой барин делает?
Горничная надула пухлый ротик:
— Изволит с актрисками в карты играть.
— Ну и чего здесь плохого?
— А то, что он расплачивается золотыми червонцами, они — раздеванием и поцелуями. — Вздохнула. — Тощие, глазищи намалеваны — тьфу! Чем с такими страшилами целоваться, проще в прорубь ледяную бросаться. И зовут их как-то ужасно — одна Алеся, другая — Матильда, третья и вовсе какая-то Рогнеда. Что за имена? Какие-то собачьи клички, ей-богу! Таких имен небось и в святцах не сыщешь. — В голосе горничной звучали ревность и обида.
— А твое имя?
Девица, подбоченясь, с гордостью отвечала:
— Машей зовут!
Соколов засмеялся:
— Хороша Маша, да не наша! Так в народе говорят.
Горничная приосанилась:
— Уж я не знаю, кто чего говорит, но не хуже других будем, — и выставила вперед обширные груди, прищурила глаз. — А вы надолго?
— Верно, останусь на ночь, коли твой барин не выгонит.
— Чего выгонять? Место у нас обширное. Оставайтесь!
Из приоткрытых дверей гостиной раздавались оживленные женские голоса, хохот и вальяжный голос Рошковского:
— Так не годится! Матильда, извольте расплачиваться! А то зачем же играть садились?
Приятный голос отвечал:
— Я и так уж проигралась… Не просите, песцовую горжетку не сниму. Это подарок великого князя Михаила Александровича. И потом, должна же дама хоть чем-то прикрывать свое прекрасное тело?..
Соколов вошел в гостиную, и пред ним предстала картина вполне в духе восточного гарема. В углу горел электрический светильник — нимфа из золоченой бронзы на могучем малахитовом плато. Всю торцовую стену занимал обитый зеленым шелком турецкий диван со спинкой из черного дерева. При желании на нем можно было бы разместить человек двадцать. На стене висели ятаганы, кинжалы и прочие орудия убийства.
В центре, облокотившись на большую подушку, в позе падишаха восседал Рошковский. Он был в домашнем халате, из которого торчали немалого размера босые волосатые ноги. Слева и справа в томных позах возлежали девицы. На одной была лишь шляпка с вуалью. На другой одежды не было вовсе, если не считать большой песцовой горжетки, которой она прикрывала груди.
На третьей, большеглазой смуглянке, юной и хрупкой, с темными завитками на висках, не было ничего, кроме чулок и остроносых лакированных туфель.