На серебряных подносах стояли многочисленные бутылки с винами и ликерами, недопитые хрустальные бокалы, виноград, персики, дыня, шоколадные конфеты…
Та, которая была с горжеткой, первой заметила Соколова и вскрикнула, прикрыла мехом маленькие груди. Две другие с приятным удивлением в унисон протянули:
— Ой, какой роскошный мужчина…
Рошковский счастливо улыбнулся. Он поднялся с дивана во весь свой хороший рост и, чуть пошатываясь, зацепив ногой бутылку, так что темно-красная струя полилась на ковер, с распростертыми объятиями устремился гостю навстречу:
— Вот кто нам был нужен! Сам знаменитый граф Соколов. Дай тебя, граф, обнять. И поцеловать. А мы тут играем. — Повернулся к девицам: — Сударыни, во что мы играем, а? — Махнул рукой. — В общем, во что-то. Граф, садись к нам, тоже играть будешь.
Та, которая была с горжеткой, озорно засмеялась:
— Мы будем вас растлевать.
Ее лицо Соколову показалось знакомым. Он не замедлил с ответом:
— Всю жизнь мечтал растлиться с такой красавицей, — и широко, неотразимо улыбнулся.
— Аполлинарий Николаевич, ты еще не отстал от старой привычки? — спросил Рошковский.
— Какой?
— Домой вернувшись, принять ванну.
— С удовольствием!
Рошковский позвонил в колоколец.
На пороге появилась Маша, сердито буркнула:
— Чего?
Рошковский погрозил пальцем.
— Маша, ты меня не… ты веди себя тихо. Приготовь барину ванну. — К Соколову: — А сейчас прими бокал «Марго» — любимое вино Алексея Максимовича. Пусть, — указал рукой куда-то на улицу, — вихри враждебные веют над смутьянами, злобные силы их гнетут. Они стали революционерами только потому, что не хотят работать. А вот мы заработали право наслаждаться жизнью. — Повернулся к даме с горжеткой: — Матильда, доставьте графу радость, дайте своими нежными руками бокал вина.
Матильда, вся какая-то подтянутая, сильная, но вместе с тем словно невесомая, воздушная, утопая в ковре узкими ступнями и уже совершенно не стесняясь собственной наготы, тщательно пробритого лобка, стремительно подошла с бокалом к Соколову, взглянула на него сквозь густые ресницы бешеными глазами:
— Вы можете смеяться надо мной, это ваше право. Еще в те давние времена, когда вся Россия с восхищением говорила о вас, я в спальне повесила открытку с вашим портретом. Смешно, не правда ли?
Соколов ничего не ответил, лишь поцеловал ее маленькое блестящее плечо. Матильда, не обращая внимания на окружающих, продолжала исповедоваться:
— Однажды в коляске я проезжала мимо «Астории», и спутник указал мне на вас, выходившего из подъезда. Все замерло во мне, сердце затрепетало. Я готова была отдать всех поклонников за вас, единственного. И не было дня, чтобы я не думала о вас, Аполлинарий. Теперь вижу вас рядом, мне это кажется чем-то нереальным, чудным сном, и вы еще более привлекательны… — Она протянула бокал. — Пейте, граф!