Но однажды даже тихий и мягкий Федос долго и зло ругался, исполненный ненависти и обиды: из двадцати пяти горшков, сделанных бригадой, приемщик забраковал половину.
— Спешите, гоните… оттого и брак… — нехорошо блеснул глазами приемщик.
Бились они с Анохой, выискивая причину брака и, наконец, нашли: чугун в их опоки заливали нарочно густой. Это была степкина работа. Аноха пошел к начцеху, и Степку перевели на заливку по другим верстакам.
А на другой день Аноха обнаружил, что части модели были кем-то перепутаны — чашечка не приходилась к венчику; но заметили это уже поздно, и отлитые горшки скособочило.
И пошла по цеху сплетня: «Скоро кошки котятся, да слепыми родятся… Больше других захотели. Все горшки погадили, сволочи, только завод наш опозорили…»
Как гулящая девка, шаталась сплетня по цеху, подходила и к верстаку бригады. И Федос, впадая в отчаяние, бросал трамбовку и уныло скулил:
— Ано-ох… Ну их к богу… Как бы чего не вышло… Бросим, Анох!
Аноха не хотел признаться в своей слабости перед человеком, который был слабей его, храбрился:
— Брось, Федос… Ты, я погляжу, век прожил, а ума не нажил… Чай, в бригаде легче работать? Легче… Больше формуешь? Больше. Чего ж тебе надо? А другие што… Взять хотя бы Рябова…
— Ты Рябова, Анох, не трожь… Квалифицированный человек… Не чета нам…
— Ну ладно: делал он семнадцать, а мы… — Аноха торжествующе и победно крикнул: — по двадцать три!
— И натрем! — громыхнуло вдруг из-за поворота, и Аноха увидел приближающуюся группу рабочих.
Впереди шел Степка, и на скуластом лице его полыхала ненависть.
Аноха почувствовал недоброе в его напряженной походке, в выражении глаз, холодных и колких, как льдинки, в размахе больших и жилистых рук, напружиненных силой.
— И натрем!!! — опять выкрикнул Степка, вышагивая навстречу Анохе.
…Вот оно…
Аноха, сжав губы, с бьющимся сердцем приготовился к схватке. Со всех сторон, чуя скандал, бежали рабочие, и узкий проход между верстаками сразу заполнился горячей и потной толпой. В глазах, устремленных на Аноху, светилось любопытство. Пытливо разглядывали давно знакомое ржавое лицо Анохи и видели, как по-новому блестят блеклые голубые глаза его.
— Что ж насупился? Аль и говорить не хочешь?! — Степка ближе наступает на Аноху, и ярче светятся мерзлым блеском его глаза, а вслед за ним на полшага, на шаг, движется толпа, и слышно ее жаркое дыхание, словно принесли ковши с расплавленным чугуном.
— Молчишь? Аль язык в ж… втянуло?
Аноха сжался в комок, в маленький черный комочек, в песчинку; спрятаться, уйти, исчезнуть…
— Смирись, Аноха… — это шепчет сбоку Федос, отнимая последние силы у Анохи.