— Резолюция короткая: осудить и перейти на раздельную формовку. Тысячное дело, братцы! — голос его безответно прозвучал и погас в тягостной тишине.
В это время побледневший и потный Федос, вернувшийся из больницы, шопотом бросил в толпу:
— Кон-ча-ет-ся…
10
Горячкин сидел на груде формовочной земли и ел: осторожно на коленке отрезал кусочки сала и прожевывал их старательно, не спеша, как привык все в жизни делать не торопясь. Рядом с ним Борька глотал огромные куски хлеба, жадно высасывая молоко из горлышка. Горячкин не любил торопливости — он считал ее признаком несерьезного отношения к делу. Работал он добросовестно, его горшки были безупречны, и недаром только ему поручали делать горшки для подарков от рабочих на различные конференции и с'езды.
— Мой горшок по всему Сесесеру известен, — хвалился Горячкин, — потому — на совесть делаю…
После истории с Анохой Горячкин стал еще строже к людям и чаще ворчал на Борьку. Горячкин укорял своего соседа Борьку за спешку в работе.
— Куда ты, торопыга, гонишь? И без тебя браку не оберешься…
Борька отругивался, но землю трамбовал лучше, и горшки выходили тонкостенные, аккуратные.
Борька, облизываясь, икнул и заговорил:
— А мы в ячейке вчерась тебя выдвинули по анохиному делу обвинителем, дедушка.
Горячкин даже есть перестал.
— Что я вам, аблакат какой? Не пойду.
— Там аблакатов не надо, а ты по-рабочему покрой как следует Рябова со Степкой… Так и так, мол, где такие порядки, чтоб человека убивать за старание? Ты им там и грохни. Мол, надо выполнять промфинплан…
— Да што, опять меня учить? Вот молокососы, право. Да што в мене языка нет? И скажу… Я, может, только одно слово и скажу, а мое слово дороже твоих сотен. Понял?
— Какое ж это слово, дедуш?
— А там послышишь, торопыга. Думаешь, умней тебя и на свете нету…
Хитро улыбаясь про себя, Борька что-то чертил на бумаге и потом стремительно убежал. Бумажка осталась лежать на верстаке, и белый четырехугольник ее неудержимо тянул к себе Горячкина. Он долго крепился, но, наконец, не выдержал и заглянул в бумажку.
Прочитал, минуту растерянно постоял, собираясь с мыслями, но потом быстро, по-молодому заторопился, все ускоряя свой шаг, словно боялся, что кто-то его обгонит.
— А вот не будет по-вашему… Не общелкать вам Горячкина. Молодо-зелено… Утру я вам, соплякам, нос…
Он подошел к доске об'явлений и, схватив мел, через всю доску наискось начал вычерчивать кривые буквы… И когда перед концом работы Борька сунулся к доске об'явлений, чтобы гвоздиком приколотить бумажку о вызове Горячкина группой комсомольцев, глаза его наткнулись на дрожащие линии неустойчивых букв, выведенных мелом: