В его голосе не было и тени обиды на невежливое обращение, и я невольно завосхищалась дипломатическим талантом этого столь молодого человека.
Больше я не услышала ни слова, но, как видно, мачеха сдалась, поскольку паж поднялся на последнюю ступеньку и исчез из поля моего зрения. Дверь захлопнулась. Я поспешила снова лечь, принимая максимально больной вид. Слишком стараться, впрочем, не было необходимости. Думаю, на тот момент ставить меня на поле пугать ворон было бы самое то, все окрестные пугала умерли бы от зависти.
Как только стих традиционный скрип ступенек, в комнату вошла мачеха, а следом за ней паж.
— Здравствуй, Золушка, — обратился ко мне юноша.
— Добрый день, — слабым голосом выдохнула я.
— Мне приказано передать тебе вот это. — С этими словами он вручил мне маленький темно-синий пузырек, к крышке которого был прикреплен клочок бумаги с надписью на непонятном языке. — Выздоравливай скорее.
Вместе с наполненным жидкостью пузырьком в мою ладонь незаметно перекочевал еще один маленький листок бумаги. На нем, судя по почерку, в большой спешке, были написаны всего два слова, которые мне не составило труда прочитать, одновременно осторожно пряча листок под подушку.
Выполнив поручение, паж сделал шаг назад, кивком головы попрощался с нами обеими и, не дожидаясь, пока его проводят, сбежал вниз по ступенькам. Мачеха осталась стоять на месте, думая, как бы получше выместить на мне свое недовольство.
— Что это такое? — сердито спросила она, кивая на пузырек.
— Яд, — просто ответила я. — Мне прислал один добрый человек из дворца, чтобы я долго не мучилась. Хотите попробовать? — И я протянула ей пузырек.
Мачеха сплюнула, кстати, совершенно напрасно, поскольку пол ближайшие дни придется мыть ей самой. На всякий случай она отступила поближе к распахнутой двери. Не иначе боялась, что я попытаюсь напоить ее насильно. Разумеется, она жестоко ошибалась: охота была вставать с кровати!
Я совершенно равнодушно добавила в свой полупустой стакан несколько капель и осушила его содержимое. Мачеха вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Видать, не хотела смотреть, как я буду корчиться в предсмертных судорогах. Признаться, я была тронута; мне всегда казалось, что такое зрелище доставит ей удовольствие. Но она опять ошибалась. Пожалуй, я еще поживу.
Оставшись одна, я снова вытащила из-под подушки коротенькую записку. Она в точности повторяла последние слова, произнесенные пажом: «Выздоравливай скорее».