— Докладывай, подлец, все по порядку.
— Ну вот, — развел руками Дима, — я, вообще-то, послушать хотел, — и с этими словами подпер лицо двумя кулаками, демонстрируя готовность впитывать информацию.
Разговорились.
— И из-за этого расстались? А чего она не хотела ездить-то с тобой? Во дура! Я б ездила… ой, извини.
— Так не всем это интересно, слушай… Оказалось, нормальные люди и вовсе не любят перемещений.
— А ты?
— А я люблю.
— Ну да. Тебя к нормальным отнести — значит обидеть половину человечества.
И опять засмеялись, и снова Анна схватила его за голову, теперь уже обеими руками.
Прошло уже часа два, и даже поменялась смена официантов, а они все болтали.
— Ну а зачем мне в Россию, Ань? Что я там оставил? Вот разве к дяде на могилу сходить.
— Так ведь нет никакой могилы! Кремировали его. Я пепел просила отдать — истерила там так, что вспомнить стыдно. Не отдали, суки. Не родственница, говорят. Высыпали, наверное, в какую-то яму.
— Ну вот, — отвернулся в сторону Димка, — и мать кремировали. Вовсе не к кому ехать… одно место все ж хочется посетить.
— Ну только не говори пожилой женщине, что это ты про тетину хату на Соколе! — засмеялась Анна.
— Неа. Аэропорт. Бар. Подсобку. Склад. Потолок колечками, — закатил глаза Дима.
«Тьфу, дура! Вот же обезьяна безмозглая — язык бы тебе отрезать…» — расстроилась про себя Анна, впрочем, ненадолго. И они продолжали болтать, словно находились в «Шоколаднице» на Тверской, бывшая улица Горького.
— …Да какой муж? Он женатый, вообще-то. Очень помогает. Кроме зарплаты помогает. Я как переводчик при нем, но называюсь референт. Я тоже не знаю, что это означает. Нет, какая ртуть — он долгами СССР торгует. Да на фиг тебе? Я и сама-то не очень понимаю. Ты о себе ничего толком не рассказал, слушаешь только. Не надо везти — я в этом же здании и живу. Ну да — в Рэдиссон.
И так они болтали дотемна. Как-то скомкано распрощались, но Димка тут же вернулся и за руку увел референта в свою рентованную машину. Взрослые люди.
— Ты иди на заднее сиденье — будешь мне башку мять.
— Тащишься, гад? Не убьемся хоть? Дождь все же… Димк, а ностальгия существует?
— Рассказывают, что существовала. Но давно и не у нас.
— У кого же, Дим?
— Ну вот в Нью-Йорке у меня есть знакомый профессор, очень пожилой — так его папа страдал от ностальгии. Он был полковник в Донской армии, ушел с Врангелем, а в эмиграции ему все время снилось, как он скачет верхом поздней осенью по мерзлой пашне в своем имении. Просыпался с улыбкой, и тут на него падало настоящее. Он и застрелился утром. Утром никто не стреляется, говорят…