– Как в «Мюнхгаузене», – встрял Степка, – типа, «а вы на ощупь».
– А что вы хотите пощупать? – спросил АнАн. – Впрочем, я вас понимаю. Хотя… разве это так плохо, если в человеке нет ничего плохого?
И тут из угла, где, скрытый компом, валялся придурок, послышалось:
– Так не бывает! В человеке все должно быть плохо: и душа, и мысли, и деяния. Чтобы не было мучительно больно… самому. – Мы замерли. АнАн спрыгнул с подоконника, пошел к углу, глянул и уставился на придурка.
Я думал, он брезгливо полюбопытствует: «Что это тут валяется?!» Он, однако, хмыкнул и сказал:
– Чтобы классику переиначить, ее надо читать. Выходит, читали. Так что же придуриваетесь? (Эк он его подловил!) У меня сын тоже нигилист, хотя и по-другому – в комповерсии, типа, отрицает все формы реальности, кроме виртуальной. И что они будут делать, когда добьются своего?
– Мне вот интересно, почему Пимен решил вас выдвинуть, – увильнув от темы, нахально спросил Степка, – это деловой интерес. Мы проштудировали вашу программу. Она… как все, там нет ничего такого, чтобы цепляло.
– На то и вы, – просто сказал АнАн, – кто читает программы?! Не мне вас учить. Найдите фишку. Я понимаю, что слова потеряли смысл, и смешно говорить о чести и порядочности. Но я и правда думаю, что надо вернуть это, вернуть веру, любовь к ближнему, соучастие…
– Так все об этом талдычат, – раздалось из-за угла.
– Ну так найдите другие слова или другую форму, чтобы это не было талдычаньем, – парировал АнАн и неожиданно спросил придурка: – Чего ты хочешь от жизни? Чтобы тебя оставили в покое? А как ты будешь обеспечивать этот покой? Просиживать зад перед компом? Но ведь тебя будут считать лузером. И ты из штанов будешь выпрыгивать, чтоб доказать обратное. Или доказать, что тебе плевать на это. Но ты будешь доказывать, доказывая себе, что ничего не доказываешь.
– А вы что доказываете? – буркнул придурок.
– А я справился с этим. Живу себе и живу. Кому надо, пусть сами ищут доказательства…
Он кивнул и вышел. Мы сидели молча, глядя как ослы на закрывшуюся за ним дверь. Или, если по классике, как бараны. Не знаю, что он сделал, но он нас сделал. И мы это чувствовали. Мы чувствовали себя настолько жалко, что я сделал самую подлую вещь, наорал на бедного придурка, завершив:
– И, черт побери, скажешь наконец, как тебя зовут?! Придурок вытянулся во весь свой несуразный рост и поклонился на все три стороны:
– Георгий. Можно Гоша. Хотя, на хрен! Вот он мужик, а вы так себе… Вот и доказывайте! – Он потопал к дверям, но я рявкнул:
– Стоять! Кругом! Плюх на место! Вот так. – Потом повернулся к своим: – Ну что, есть идеи?