Были и другие встречи. С отрядами немцев, которых мы нагоняли. Танки с ходу открывали огонь, мы стреляли прямо из машин, заставляя немцев убегать в лес. На обочине горели подожженные, взорванные немецкие автомашины, бронетранспортеры. У нас появлялись погибшие и раненые. Так как мы очень спешили, то несколько раз оставляли тяжело раненных на попечение местных жителей. Они сами просили об этом, показывали свои партийные билеты, партизанские удостоверения. Да мы и так видели, как радуется всё население освобождению от восьмилетней немецкой оккупации. Мы верили им, и чехи заботились о раненых, передавая их затем шедшим позади медицинским ротам и санбатам.
О том, каков был темп нашего марша на Прагу, говорит и такой эпизод. Из леса нас обстреляли немцы. Получив отпор, отступили. Колонна, не задерживаясь, шла вперед. В одной из машин, рядом с нами, бойцы сидели очень плотно. Пуля попала одному из них в голову и убила наповал. Возможности остановиться не было, и погибшего бойца несколько часов везли стиснутого со всех сторон. Я видел, как выгружали на короткой остановке застывший в той же позе труп. Времени было в обрез. В несколько лопат быстро вырыли неглубокую могилу и сразу похоронили, обложив холмик сосновыми ветками. Таких могил по дороге на Прагу было много.
Уже перед Прагой произошел случай, в который могли и не поверить, не будь вокруг много свидетелей и полученный мною орден Славы III степени.
Мы ворвались на небольшую станцию. Она была сильно разрушена, горели вагоны, платформы с техникой. С одной из платформ сполз немецкий танк Т-4. По нему собрались открыть огонь, но так как немецкие танкисты не стреляли, я крикнул:
— Подождите! Я их живьем возьму.
Сейчас трудно сказать, что подтолкнуло меня на этот рискованный, да и, прямо скажем, безрассудный шаг. Конечно, захватить целый и невредимый немецкий танк вместе с экипажем всегда считалось подвигом. Однако такие вещи случались крайне редко. Немцы могли меня срезать пулеметной очередью и даже застрелить из пистолета.
Помню, я обежал танк сзади, крикнул, чтобы немцы сдавались. Танкисты пытались вырваться из лабиринта разорванных рельсов, глубоких воронок, опрокинутых платформ.
Они не открывали огонь, видимо, опасаясь, что наши ударят в ответ. Но я не питал иллюзий. Знал, если танк вырвется из узкого пространства разбитых железнодорожных путей, то вполне вероятно, сразу откроет огонь из своей длинноствольной 75-миллиметровой пушки и попытается прорваться. Тем более в передовой группе был всего один или два наших танка, а остальная техника: легкие бронетранспортеры, пулеметы, ему были не страшны.