Т.Х.: Да, это действительно так.
P&W: Отражают ли эти моменты душевное состояние автора, его умонастроение в то время?
Т.Х.: Ну, каждый герой в той или иной степени представляет автора. Ту или иную сторону его натуры, мировосприятия, настроения. Так что, и в этом случае… Послушайте, в одночасье лишиться родителей, даже в тридцать пять лет… да у любого… То есть я хочу сказать, что внезапная и жестокая смерть любимых людей – это всегда страшное потрясение. Так что, да, конечно, гибель моих родителей отразилась на романе. И, конечно, в него попали мои собственные мысли, те размышления, которые одолевали меня в то время.
P&W: Сейчас, когда после той страшной трагедии прошло уже достаточно времени… удалось ли вам обрести покой? Как-то принять, смириться с тем, что случилось?
Т.Х.: Достаточно времени? Вы, наверное, никогда не теряли любимых? Их утрату не залечит никакое время.
После этих слов интервьюер сменил тему и перешел к обсуждению будущего романа писателя с рабочим названием «Д. Стилл». Краткие ответы Хьюстона Демарко нашел весьма красноречивыми. Было ясно, что Томас Хьюстон, как и его герой, пережил ряд очень мрачных, черных моментов. Но насколько они были черны, чтобы вынудить его так жестоко расправиться со своей собственной семьей?
Демарко хорошо знал роман «Отчаянное лето». Из трех произведений писателя это было его любимым. Вымышленный герой Джошуа Кеннеди, терзаемый муками из-за изнасилования дочери и ареста сына за торговлю наркотиками, срывал свою неудовлетворенность судебной системой и жизнью вообще, прибегая к мелким правонарушениям. Поначалу он рисовал граффити, затем подворовывал в магазинах, а потом увлекся порчей муниципального имущества. Однажды Джошуа нашел припрятанные сыном таблетки «экстази». Но вместо того, чтобы уничтожить их, он сам попробовал наркотик и провел три следующих дня в номере мотеля с двадцатичетырехлетней девушкой, одной из подружек сына.
Только вот следовало ли из этого, что и сам Томас Хьюстон совершал мелкие преступления, пробовал наркотики и изменял жене, пытаясь избавиться от своей боли? Вовсе нет, – заключил Демарко. Хотя и посчитал любопытным, что писатель допускал такие способы снятия или смягчения гнева и горя для своего героя.
Потеря родителей, без сомнения, продолжала отдаваться в сердце Хьюстона острой, отчаянной болью. И три с половиной года, минувшие со дня трагедии, не притупили эту боль. Она мучила и терзала Хьюстона все время, как ужасный, распухший гнойник. И, возможно, этот гнойник прорвался прошлой субботней ночью. Какой-нибудь незначительный пустяк – саркастическое замечание, телефонный звонок, да что угодно – и яд излился и начал распространяться по кровотоку, отравляя тело и разжигая в нем безумную, слепую ярость, подавить которую уже не могли никакие болеутоляющие средства или смягчающие полумеры.