И дом Хьюстона, и его кабинет были тщательно обысканы. «Тогда где же может быть спрятана рукопись романа „О.“, – терзался вопросом Демарко. – И зачем Хьюстону ее вообще прятать?» Если бы Демарко нашел ответ на второй вопрос, возможно, он сумел бы ответить и на первый.
Сержант сел в свою машину возле дома Нейтана Бриссена и опустил окошко – ему очень нужно было сейчас ощущение открытости, ощущение движения вперед. Шум транспорта не раздражал его, но от запахов сладких булочек, пончиков и свежего хлеба, разносящихся из пекарни, его живот предательски урчал. «Мне нужно пройтись», – сказал себе Демарко.
Через четыре минуты он со стаканчиком кофе в одной руке и половинкой ржаного батона в другой уже двигался на север по Мулрави-стрит. Улица круто поднималась вверх к колледжу, прокладывая себе путь мимо жилых кварталов из довольно старых двухэтажных домиков – крытых гонтом и обшитых виниловым сайдингом жилищ рабочего класса. То и дело Демарко облаивали собаки, натягивавшие цепи на задних дворах. А из-за полинявших занавесок на окнах выглядывали старухи. Все это немного отвлекало сержанта, как и запах мягкого, еще теплого дрожжевого хлеба и бодрящая горечь крепкого черного кофе. Но он старался сосредоточиться на мыслях, крутившихся в голове.
«Хьюстон прячет рукопись, чтобы защитить ее, – рассуждал Демарко. – Потому что это – оригинальный текст, ценный, единственный в своем роде. Значит, он должен хранить его в надежном и безопасном месте. В огнеупорном контейнере?» Но такого контейнера в его кабинете полицейские не обнаружили. Маленький домашний сейф тоже уже был вскрыт. Что там было? Паспорта, карточки социальной защиты, свидетельства о рождении, копия свидетельства о праве собственности, свидетельства о регистрации транспортных средств. Несколько лучших украшений Клэр, включая витиеватое кольцо с бриллиантом, наверняка принадлежавшее ее бабке. Копия родительского завещания и копия завещания самих Хьюстонов. И старинные золотые часы, скорее всего, принадлежавшие отцу Хьюстона. Но никакой рукописи там не было.
«Ладно, допустим тогда, что он прячет ее потому… потому что суеверный? Он считает добрым предзнаменованием убирать рукопись в одно и то же место каждый день? В такое место, которое известно ему одному?
Или он прячет ее, потому что не хочет читать? Не хочет, чтобы его жена знала о его походах в стриптиз-клубы? Не хочет, чтобы об этом прознал кто-нибудь из университета – особенно тот, кому бы доставило удовольствие очернить образ Хьюстона в глазах других людей?»