— Это почему же твой, Окорок? — прозвучал девичий голосок с приятной хрипотцой.
Питер обернулся, запоздало сообразив, что за время схватки он толком и не вспоминал про того корсара, чей бриг болтался у борта «Оливии».
В дверях каюты, загораживая проход маячившим за спиной усталым потным головорезам, стояла, коротко стриженная рыжая девица в лёгкой кирасе и с кривой турецкой саблей, одетая в облегающие панталоны и белую рубашку, оттеняющую бронзовый загар.
По правую руку от неё возвышалась громадная фигура, почти заслонившая собой дверной проём. Великан был крупнее любого из бойцов Джона; его абсолютно лысую голову украшал цветастый шарф, в ухе висела серьга, какая кому-то менее внушительному сошла бы за браслет.
От внимания Питера не укрылось, что эта гора мяса взирает на девчонку прямо-таки с подобострастным обожанием. Хотя, наверное, он один заметил это, ибо все прочие смотрели лишь на гостью с открытыми ртами.
Единственным, кто не удивился появлению женщины среди корсаров, оказался капитан Джон.
— Потому, Бетти, — невозмутимо заявил он, — что если бы не я и не мои ребята, то вас бы перерезали или выкинули за борт, за исключением тебя. Впрочем, думаю, ты бы предпочла прыгнуть сама...
— Ты, Окорок, говори да не заговаривайся, — пробурчал здоровяк. — Мы, если хочешь знать, уже половину команды закрыли в трюме и справились бы и без тебя.
Корсары понимающе переглядывались, уже сообразив, кто стоит перед ними. Да и сам Блейк тоже пусть и краем уха, но слышал про отчаянную — и как он втайне думал — слегка сумасшедшую дочку знаменитого в прошлом корсара Шарпа, получившего королевское прощение за войну с французами и обосновавшегося в Англии. А вот она и её брат Блайз с чего-то решили вернуться в края, где прошла лихая и не очень добродетельная молодость их папаши...
— Эх, Тыква, вижу, служба на моём корабле не пошла тебе впрок, — между тем насмешливо покачал Джон головой. — Как был хвастуном, так им и остался... И как тебя леди Бет терпит?
— Старина, — презрительно бросила леди Шарп, опираясь на саблю. — Может, хватит задевать моих людей, а решим вопрос как подобает вольным добытчикам?
— Это чего? На саблях, что ли, красавица? — вступил в диалог Харвуд. — Не боишься, что личико попортишь?
— Своё побереги, Кристофер, — хмыкнула она в ответ. — Марсель Бешеный вот тоже, помнится, насчёт моих ушей что-то толковал, а под конец очень просил не отрезать кое-что своё, поважнее, — она очаровательно улыбнулась. — Я не про то, чтобы поножовщину устраивать, а просто сесть и поделить по правде и справедливости, как обычно в консорте делят. Ну что — по рукам?