— Они смеются над этим, — донесся из полумрака ее голос, глухой, суховатый — он никогда не слышал, чтобы она говорила таким голосом. — Там, на материке, в столице, люди смеются над этим, верно ведь? Там болтают всякую чушь о деревянных людях, о дубиноголовых Старых Островитянах. А здесь над этим никто не смеется. Когда он женился на мне… — Макали повернулась лицом к Хамиду, вышла в пятно теплого вечернего света, лившегося в единственное не закрытое ставнями окошко, и ее белые одежды словно вспыхнули, засветились. — Когда Фарре из Сандри, Фарре Старший, стал за мной ухаживать, а потом женился на мне, люди на моем родном Широком острове предупреждали меня: не делай этого, а ему то же самое говорили здешние люди. Выходи замуж за такого же человека, как ты сама, бери в жены такую же, как ты сам. Но разве нас тогда это заботило? Ему было все равно, да и мне тоже. Я не верила! И ни за что бы не поверила! Но, приехав сюда, я увидела… те деревья, в роще, старшие деревья — ты же был там, ты сам их видел! А ты знаешь, что у них есть имена? — Она умолкла, задыхаясь от сдерживаемых рыданий, и, вцепившись в спинку стула, принялась раскачивать его из стороны в сторону. — Он привел меня туда и сказал: «Это мой дед, — она явно пыталась подражать хрипловатому голосу мужа. — А это Аита, бабушка моей матери. А Дорандем стоит здесь уже четыреста лет…»
Голос у Макали сорвался.
— Мы не смеемся над этим, — сказал Хамид. — Для нас это что-то вроде легенды… нечто такое, что может оказаться и правдой… некая тайна! Кто они… эти старшие? Что заставляет их меняться?… Как это происходит?… Доктор Сейкер послал меня сюда не только для того, чтобы ухаживать за больным и быть полезным его семье. Он хотел, чтобы я кое-что узнал. Проверил. Подтвердил кое-какие данные. Выяснил, как происходит этот процесс…
— Этот процесс… — эхом откликнулась Макали и снова подошла к постели больного. А потом, глянув на Хамида поверх безжизненного, как бревно, тела, спросила тихим хрипловатым голосом, положив обе руки на живот:
— Что я ношу в себе?
— Ребенка, — не колеблясь, ясным голосом ответил Хамид.
— Какого ребенка?
— А это имеет значение? Она промолчала.
— Это такой же твой и его ребенок, как ваша дочь Иди. Ты знаешь, что она за ребенок?
И Макали не сразу, но ответила:
— Она такая же, как я. У нее не янтарные глаза.
— А если б они были янтарные, ты разве меньше бы ее любила?
— Нет, конечно.
И она надолго умолкла. Стояла, смотрела сперва на мужа, потом в окно, потом вдруг подняла глаза и посмотрела прямо на Хамида.
— Значит, ты приехал, чтобы об этом узнать, — твердо сказала она.