— Входи, — донеслось из-за двери.
Пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя отворить дверь и войти. Я даже дышать перестала — запах мертвечины сдавил мне горло, точно удавкой его стянул. Но я все же вошла и даже на середину комнаты вышла.
— Садись, — предложила мне она.
Сама-то она сидела возле очага, только огонь в нем не горел. Мне совсем не хотелось садиться на табурет, стоявший у этого мертвого очага, но я все же села, хотя и по другую сторону от него, напротив той женщины.
— Ну, предложить мне тебе нечего, — сказала она, ничуть не извиняясь. И я даже обрадовалась, потому что и так еле дышала, а уж есть или пить точно не смогла бы.
— Итак? — Она посмотрела на меня.
Я постаралась набрать в грудь как можно больше воздуха и сказала:
— Мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь? Так ведь это ты считаешься Мудрой Женщиной, — возразила она без малейшей иронии.
— Да, так меня иногда называют.
И она, по-прежнему без малейшей иронии, эхом откликнулась:
— Да, так тебя называют.
И тогда я, собрав остатки сил, постаралась сказать как можно более внятно:
— Я не знаю, что мне с ними делать.
— Ага, — сказала она. И, помолчав, велела: — Покажи-ка.
Я повернулась и взяла рюкзак, хотя руки мои вдруг отчего-то совершенно перестали меня слушаться. И этими непослушными руками я вытащила оттуда всех своих мертвых, одного за другим — свою покойную мать, свою мачеху, своего деда, своего сурового отца, своего тяжелого, ах, какого тяжелого ребенка, своих бывших друзей, с которыми давным-давно были порваны отношения, и дурно пахнущую плоть моей любви. Я разложила все это на каменной плите под очагом, в котором не было огня, только зола. И та женщина, посмотрев на моих мертвых, прищелкнула языком и сказала:
— Эх вы, а еще мудрым народом считаетесь! Что же вы такую тяжесть на себя взваливаете? И как вы только стоять умудряетесь с таким грузом на плечах!
— А я уже и не могу стоять, — честно призналась я. Это чистая правда: спина моя согнута, сгорблена так, что голова торчит вперед, как у черепахи, а все из-за того невероятно тяжкого груза, который мне пришлось нести на себе так далеко и так долго.
— Они что же, так и остаются у тебя за спиной, когда ты спать ложишься? — спросила она.
Я молча покачала головой.
— А куда ж ты их тогда деваешь?
— Они тогда покоятся у меня на груди, в моих объятьях.
Она опять прищелкнула языком и тоже покачала головой, словно передразнивая меня.
— Тетушка, — сказала я. — Пожалуйста, помоги мне!
Она еще раз внимательно осмотрела моих мертвых. Не прикасаясь к ним, она обошла их кругом, то и дело низко наклоняясь, чтобы приглядеться к младенцу, принюхаться к подгнившей плоти моей любви, изучить груду обломков, в которые превратились мои бывшие друзья.