В отличие от Марко в «Порко Россо», Дзиро не то чтобы обожает «Дзеро», но его целеустремленность и преданность идее создания идеального самолета прослеживаются от сцены к сцене. Эта увлеченность начинается в тот момент, когда Дзиро восхищенно разглядывает косточку макрели в своем обеде и берет ее изгиб за основу проекта крыльев «Дзеро». Поздно ночью он сидит рядом со спящей Наоко, держит ее за руку, курит, и свободной рукой напряженно рисует конструкции самолетов. По мере приближения к моменту постройки «Дзеро», Миядзаки показывает растущее волнение главного героя, а также его начальников и коллег. В их глазах и, как можно догадаться, в глазах режиссера этот самолет становится предметом гордости, даже благоговения, огромным достижением.
Однако в фильме гораздо в большей степени, чем в манге, самолет неявно становится также предметом огромной печали, красоты, искаженной злыми и глупыми целями. В конце фильма Миядзаки включает сцену из сна, в которой Дзиро с грустью говорит синьору Капрони, своему воображаемому наставнику и пионеру итальянского авиастроения: «Ни один из них не вернулся». Невероятно, но Дзиро говорит правду. Самолет, который несколько коротких лет царствовал над Тихим океаном, в конечном счете вытеснили более продвинутые модели, которые боролись за власть над небом и помогли переломить ход войны против Японии. Окончание истории «Дзеро» еще более трагично.
В последние месяцы войны на нем летали бойцы-камикадзе – молодые люди, смертники, отобранные для бомбардировок американского флота.
В картине нет упоминания о камикадзе. Кроме случайных видений разрушения у Дзиро и слова «хамэцу» («разрушение»), здесь также не говорится и о чудовищном поражении, которому, по иронии судьбы, способствовал ранний успех самолета «Дзеро». «Дзеро» дал японцам чрезмерное ощущение уверенности в своих военных силах, из-за чего война стала только обширнее и продлилась дольше.
Из фильма в фильм Миядзаки показывал всю глупость и ужас войны, а в интервью при каждой возможности критиковал военную политику, так что отсутствие осуждения войны и ее последствий в последнем фильме кажется особенно проблематичным. Едва ли можно не сделать вывод, что Миядзаки по-прежнему испытывает чувство вины за участие своей семьи в войне и ее относительное благополучие в военное время. Но я считаю, здесь скрывается нечто большее, чем просто чувство вины. Вина смешивается с широким спектром эмоций, послуживших вдохновением к созданию некоторых интереснейших работ.
За исключением нескольких музейных экспонатов, «Дзеро» больше не существует. Таким образом, самолет Дзиро стал безопасной мечтой о совершенстве, о небе и о «чужой стране» прошлого, а фильм воплотил в себе желание остановить неумолимое время в золотую пору перед началом войны. Опираясь на военные технологии, которых больше не существует, Миядзаки может спокойно заниматься своим собственным и национальным прошлым в безопасной форме.