В Версале, конечно, покуривают марихуану, не по прямому назначению употребляют аптечные таблетки и пьют как сапожники. А старшеклассников изредка застукивают на употреблении кокаина. Ходят даже слухи, что Джо Грассо, водитель-дальнобойщик, который совершает регулярные рейсы по маршруту Монреаль — Флорида, устроил из своего дома на Пост-роуд настоящий вертеп, где всякий может разжиться не только «травкой», но и чем позабористей. Однако за отсутствием улик не было никакой возможности провести обыск в доме Джо Грассо — и слухи так и оставались слухами.
Это я к тому, что до сих пор воочию мне никогда не приходилось видеть настоящее наркоманское логово.
Гиттенс подошел к столу, машинально перебрал пакетики и рассеянно сунул один, с красной боксерской перчаткой, себе в карман. Было ясно — учинять обыск и кого-то арестовывать он не намерен. Сейчас не это для него главное.
В глубине помещения раздался не то стон, не то хмык.
Я вздрогнул и невольно шагнул назад. Напрягая зрение, я различил в дальнем конце на полу три-четыре человеческие фигуры. Они лежали плотно, почти сливаясь в одну массу.
— Господи помилуй! — воскликнул я.
— Эй, ребятки, это мой прибор! — донеслось из дальнего угла.
Гиттенс молча показал мне на шприц на столе — дескать, это они называют «прибор».
— Братишка, твой прибор никто не трогает! — сказал он громко.
Келли, который брезгливо ежился рядом со мной, как кот на грязной мостовой, разглядывал «пиршественный стол» наркоманов.
Тем временем Гиттенс прошел к лежащим на полу людям.
— Все в порядке, — приговаривал он, надевая резиновые перчатки, — все путем.
Наклонившись, он потряс за плечо одну из фигур.
— Как себя чувствуешь, дружок?
Ноль реакции.
— Ну, очнись, дружок. Дай-ка я тебя разгляжу, кто ты такой. Покажи мне свое личико, спящая красавица! Братки, кто-нибудь из вас видел Рея Ратлеффа? А?
Он ворочал «братков» как бревна.
— Ага, — наконец сказал он, — я тебя знаю, ты Бобо. Вставай, Бобо, есть разговор!
Бобо только мычал и отпихивался.
— Вставай, Бобо, тихий час закончился!
Гиттенс взял парня под мышки и посадил, привалив спиной к чему-то большому и темному. Потом показал мне рукой на карман своей куртки. Я вытащил оттуда резиновые перчатки, надел их и помог Гиттенсу перетащить Бобо к столу, ближе к свету.
Бобо был тощий мужчина лет тридцати. Весил он не больше старушки — божьего одуванчика.
На Бобо были рабочие штаны и свитер, на голове кожаный рыбацкий картуз. Воняло от него так, что даже в этом малоароматном помещении его личный запах шибал в нос.
Мы усадили Бобо на один из стульев.