Когда отъезжали из Ленинграда, толпа была ещё более суматошной и напряжённой. У дальнего перрона грузили санитарный эшелон. За головами и спинами, среди клубов чёрного дыма, я мало что видела, но и от того, что разглядела, мороз продрал: столько калечных, кровавые повязки, искажённые страданием лица. Зрелище притягивало взгляд помимо воли. Когда мы уже ехали и уже миновали Бологое — самую опасную часть пути, я всё боялась уснуть: как бы не пришли ко мне во сне тяжелораненые. И с замиранием сердца ждала, что на вокзале в Москве снова будет стоять санитарный эшелон — быть может, тот же самый. Не случилось, и я, как ни совестно сознаться, вздохнула с облегчением.
Кое-кто из прибывших пытался выяснить, как и где можно всё-таки получить пропуск. Почему-то далеко не все знали, что Москва, находившаяся уже больше месяца на военном положении, закрыта. Счастливчики, у которых пропуска имелись, стояли в длинных очередях. Молодые военные в фуражках с синим верхом внимательно и подолгу изучали каждый предъявленный документ, лицо предъявителя, багаж.
Наш товарищ Бродов решительно провёл нас мимо всех очередей к проходу в ограждении. Наши пропуска были у него. Он показал высокому плечистому военному свою красную «корочку». Тот вытянулся и козырнул, затем быстро и формально пролистал остальные бумаги. Мы с матерью, как барыни, прошествовали мимо всех, ожидавших очереди на проверку документов. На площади нас ждал ещё один сюрприз: просторный чёрный автомобиль. За рулём — шофёр в военной форме. Он хотел выскочить из машины при появлении товарища Бродова, но тот жестом остановил его, открыл нам дверцу у заднего сиденья, а сам сел впереди.
— Владимир, мы ведь поедем Охотным Рядом? Мимо Кремля помедленнее, хорошо? Дальше на Арбат и… ну, вы знаете. — Николай Иванович живо обернулся к нам: — Мы будем ехать по самому центру Москвы. Так что смотрите, сравнивайте с Ленинградом.
Я прямо чувствовала, как нравится матери вся ситуация в целом и товарищ Бродов — в особенности. Персональное внимание крупного начальника тешило её врождённую гордость…
Бабушка порой беззлобно подтрунивала над ней: «И как ты у меня получилась такая пыня?! Не нашей ты породы, не деревенская, а прямо барыня». Мать отвечала так же весело, нарочито лукаво прищурившись: «Вам уж виднее, в кого я такая!» — «Ах ты, бесстыдница! Что матери говоришь! Да при ребёнке!» И бабушка шутливо, не сильно шлёпала мать скрученным полотенцем по спине. Это редкие были минуты, когда мать, позабыв заботы, веселилась от души. Бабушка — та часто шутила, смеялась…