Примерно на середине бульвара Николай Иванович приостановился и, махнув рукой направо, в сторону переулка, неожиданно спросил:
— Здесь ты бывала раньше. Помнишь?
— В переулке? — удивилась я.
— Да.
Я не могла взять в толк, о чём он говорит, но меня охватила неясная тоска. Я отчётливо вспомнила, как шла по длинному, извилистому переулку. Опять, как давеча, захотелось съёжиться и заскулить от беспричинной душевной боли.
— Не помню. Может, давно… — проговорила я с трудом.
— Ну, когда? — настаивал товарищ Бродов.
— Наверное, когда только… только… оказалась в Москве.
Тревога, с которой Николай Иванович ждал моего ответа, частично рассеялась: складка между его бровей почти разошлась. А мне, наоборот, внезапно стало не по себе рядом с этим человеком.
Странное дело. За целый день такого увлекательного общения я вроде начала привыкать к Николаю Ивановичу и перестала дичиться нашего начальника. Но теперь я даже не смогла подобрать слов, чтобы поблагодарить товарища Бродова за подаренную им прогулку по городу. То есть я, конечно, промямлила что-то никчёмное. Впрочем, он, кажется, и не ждал от меня благодарности…
Интересно, что после того дня товарищ Бродов распорядился выделить время для всех девчонок на культурную программу: походы в театр, кино, познавательные прогулки. Жаль, самые интересные музеи свернули экспозиции, готовя переезд в глубокий тыл. Да и оставались до начала октября, когда всем стало окончательно не до прогулок, неделя-полторы. Сам товарищ Бродов больше ни разу не составил нам компанию.
Николай Иванович остался очень доволен прогулкой.
Раньше он любил гулять пешком по городу. Когда выдавалось время, мог ходить часами. Этими прогулками он лечился от любых душевных неурядиц, от любых хворей. Но в последние годы времени на общение с городом совсем не осталось.
С начала войны об отдыхе лучше было и не вспоминать. И тут — неожиданный просвет среди сгущавшейся безнадёжности. Неспешная, размеренная ходьба по центру города, который не испортили и разрытые для установки зенитных орудий мостовые. Даже заклеенные косыми крестами окна придавали ему особую — строгую, суровую — привлекательность. Разговоры только об интересном и приятном. Прикосновение к завесе старинных тайн. Николай Иванович словно подышал воздухом мирного времени, словно получил привет из далёкого-далёкого прошлого.
Бродов убедился, что внушения, сделанные психиатром, работают, как задумано, и на общее состояние девочки не повлияли — по крайней мере, на первый взгляд. Таисия была бодра, любознательна, работоспособна, сохраняла ясный ум, а лишнего при этом не вспоминала. Ай да Михаил Маркович! Молодец. Ювелир в своём деле. Правда, последнюю провокацию Бродова девочка перенесла тяжело, но не беда: границы сопряжённых переживаний предстоит выявить досконально. Вот, начало положено.