Отец стоял как вкопанный и долго пытался что-то сказать. Отдаленно напоминающее: «Чё это, млять, за херня??!»
Я быстро сориентировался: «Да вот, чай немножко раньше выпил, она наверно думала, что я еще на кухне». А сам делаю такое невинное выражение лица — типа, я тут вообще не при делах…
Папаня оглядел меня с головы до ног: «Ладно пошли на кухню, пусть переоденется… Да, и это… заправь свое достоинство…» (тут он подтянул свой ремень и указал на мой орган, который был в штанах, как вигвам). Я тихо выдохнул: «Уф-ф…» и подумал про себя: «Да-а-а, вот уже и С БАТЕЙ ПОЗНАКОМИЛСЯ!»
На кухне мы поболтали, я сидел опять на том же самом мечте с красной рожей и вспотевший. Батя чего-то спрашивал, я отвечал…Не помню…
Тут пришла ОДЕТАЯ девчонка, поздоровалась с отцом и быстренько увела меня в комнату, подальше от всяких расспросов. Сама красная…
Короче, в следующий раз мы договорились встретиться у меня! А то я вот думаю… Интересно, дедушка с бабушкой есть в этой семье?
* * *
Дочитав до конца сей шедевр, мы с Лёлькой как-то мрачно переглянулись, а потом обе… расхохотались. Нет, все-таки с пикаперами не соскучишься, это точно! Забавные они существа…
Вот только смех наш был какой-то невеселый, с привкусом горечи. И было еще какое-то странное ощущение у нас обеих, нечто такое, что витало в воздухе, но все как-то не получалось облечь его в слова. Лёля первая попыталась:
— Знаешь, Насть… я когда читаю что-то подобное, каждый раз задаюсь себе вопросом — зачем же люди так себя ведут? К чему эти глупые понты, выпендрежности, желание показать, что ты ко всему относишься свысока и с какой-то насмешкой, что тебе все пофиг, что тебя не интересуют какие-то тонкие чувства? Сплошной цинизм, презрение ко всему и глупая пафосность. А где же душа? Где же искренность? Куда, в конце концов, подевались все романтики? Пропали?
По простоте душевной Лёля не понимала, что сыпет соль на мои свежие раны, снова напоминая о том, кто был вечным укором для моей совести. Но мне не хотелось об этом говорить, и я, стараясь придать своему лицу беззаботное выражение, лишь тихо произнесла:
— Да нет, Лёль, они не пропали. И не подевались никуда. Они просто затаились. Просто романтиком быть сейчас как-то… не модно, что ли…
Лёлька скривила губы и передернула плечами. Это, конечно, не укрылось от меня.
— Тебя тоже тошнит от этого слова? Значит, мы друг друга понимаем. В наш век господства других ценностей мы привыкли прятать искренние чувства под насквозь фальшивыми масками. Почему мы так поступаем? Чего боимся? Чего боится тот же самый Стас, у которого (я уверена!) тоже где-то внутри есть глубоко запрятанные ранимые струны души? Чего боятся романтики? Наверное, боятся быть растоптанными пафосной толпой в ответ на написанное на асфальте под окном: «С добрым утром, любимая!»