– Рентгенотерапия и все такое прочее?
– И переливание крови. Мы никогда не сдаемся. Но в данном случае это ничего не дало…
– Я бесконечно благодарен вам, господин Вонгунтен…
– Да, вот еще что. Фирма Галлер, вероятно, хотела бы организовать небольшую траурную церемонию, и там с радостью приветствовали бы друзей господина Мартинели. Вот если бы госпожа Шафер могла заглянуть туда… У господина Мартинели нет близких. Он одинокий человек. Весьма печально.
– Я передам госпоже Шафер.
Граф повернулся к скамье, и тут господин Вонгунтен впервые увидел Лидию. Он неловко замолчал, удивленно поглядывая то на нее, то на Графа, потом растерянно всплеснул руками и, залившись краской, скрылся за перегородкой.
Девушка в регистратуре снова углубилась в свой журнал. Граф, довольный тем, что больше никто не обращал на них внимание, присел рядом с Лидией и, коснушись ее плеча, тихо произнес:
– Жаль. Но он больше не страдает.
В ответ Лидия горько проговорила:
– Наркотики! Ах, как же вы…
– Простите. Но это казалось вполне вероятным.
– А что такое лейкемия?
– Я знаю несколько больше, чем пытался показать Вонгунтену, – просто хотел, чтобы он разговорился. Это разрушение белых кровяных телец – смертельно опасная болезнь.
– Болеют долго?
– Не всегда. Сроки могут быть самыми разными.
– Выходит, он знал, что умрет?
– То есть, знал ли об этом Мартинели, когда жил в Шпице?
– Так вот почему он так себя вел… Теперь мне ясно! Как будто покончил со всем.
– Его доктор сказал в больнице, что впервые поставил этот диагноз в Берне шестого июля.
– Нет, господин Граф. Здесь какая-то ошибка. Господин Мартинели знал о своей болезни много раньше. Шмид, по-видимому, выполнял роль сиделки и следил, чтобы больной не переутомлялся, в том числе – и от разговоров. А господин Мартинели, возможно, забывал о своей болезни во время наших бесед. А потом увидел Шмида и внезапно вспомнил, что должен умереть. Неудивительно, что он так испугался.
Граф промолчал.
– Понятно теперь, почему он забыл и обо мне, и о книге. У него началось обострение. А после того, как он вернулся в Берн, стало еще хуже. Ничего странного, что он обо всем забыл. – Собственные объяснения, казалось, успокоили Лидию.
– Но о делах-то он помнил.
– О делах напомнила ситуация.
– Пожалуй, только одна вещь подтверждает вашу версию, Лидия, – «Буря». Это как раз такая пьеса, которую берут с собой в последний путь. Но тогда почему он скрыл тот факт, что Шмид за ним ухаживает, и говорил всем, в том числе и вам, о своем знакомстве с ним в Туне?
– Может, просто не хотел пересудов о своей болезни?