• три мраморные печати с подписью и лакированная черная коробочка, внутри которой подушечка, пропитанная алыми чернилами.
От вида вещей в этом шпионском чемоданчике мне хочется плакать, и я знаю почему. Потому что в этом маленьком и легком чемоданчике (в те времена все сумки были меньше, чем сейчас) уместилась вся прошлая жизнь родителей. Скоро папы не станет. И мама когда‐нибудь тоже умрет.
Может быть, у меня будут дети и они будут спрашивать меня о моей жизни. Мне будет очень легко им ответить. Мы будем говорить на одинаковом английском. Мы сможем посмотреть все, что я выкладывал в интернете, если тогда он по‐прежнему будет так называться. Мы будем говорить о моих надеждах, о мечтах и страхах, мы сравним их с надеждами, мечтами и страхами моих детей, а потом мы скажем друг другу: «Я тебя люблю» – и обнимемся, потому что американцы, черт возьми, любят обниматься.
Потом мои дети спросят меня о вещах, которые лежат в этом чемоданчике, и хорошо, если я смогу рассказать хотя бы про половину этих предметов. На самом деле я про большую часть из них ничего не знаю. И мои дети будут видеть этот маленький, легкий чемоданчик так же, как и я. Для нас он будет кунсткамерой.
Вж-ж, вж-ж.
«Припарковалась так, что машины от твоего дома не видно. Горизонт чист?» Я вытираю глаза рукой и встаю. «Жду тебя у входной двери», – отвечаю я. Когда я открываю дверь, Джо уже стоит на пороге. На улице жарко, и она в сногсшибательном летнем платье.
– Привет, – говорю я.
Она хватает меня за затылок и целует. И какое‐то время только этот звук нарушает тишину дома.
– Что‐то не так? – озабоченно спрашивает Джо, потому что чувствует, что целует статую.
Я хочу ей все рассказать, но только не здесь. Иначе я точно начну плакать. От этого мне станет плохо, я упаду и ударюсь головой о бронзового жеребца, который встал на дыбы под мальчиком-ковбоем. Точно будет сотрясение. Поэтому я говорю просто:
– Хочешь, покажу кое‐что? Это очень старое. – И я веду Джо к шпионскому чемоданчику.
– У тебя все в порядке? – спрашивает она.
– Да, – отвечаю я на ходу. – Нет.
– Вчера все хреново прошло.
Я сажусь вместе с ней на мягкий ковер возле чемоданчика.
– Ого! – говорит Джо. – Это старые вещи твоих родителей?.
Я киваю. Маленький такой чемоданчик, и все. Слезы подступают. Я ложусь на спину, чтобы они не побежали вниз по щекам.
– Эй, – говорит Джо. Склонившись надо мной, она гладит мою щеку. – Не надо. Все хорошо.
Я всхлипываю. Мне ужасно хочется рассказать ей, что ее отец говорил про меня гадости, но я сдерживаю себя.
– Что твои родители сказали про вчерашнее? – спрашиваю я.