После месячного пребывания в лагере начали приезжать представители различных фирм и набирать пленных в рабочие команды. Мы с Петром увиливали, твердо решив попасть на сельскохозяйственные работы. Там хоть и нелегкая работа, но зато голодным не будешь. Всегда есть, что стащить. Но когда в бараке осталась только четвертая часть людей, всех вдруг загнали на литейный завод — тот самый, где Петр работал раньше. Упали наши сердца. Что может быть хуже литейного завода? Разве что шахта!
На дорогу нам выдали шинели. А на прощанье сам унтер стеганул каждого прутом, куда пришлось!
Хочу отметить, что, по моим наблюдениям, вопреки утверждениям советской печати, немцы абсолютно не интересовались настроениями пленных в лагерях Германии. Немцы раз и навсегда списали нас в свои враги, и в этом была своя логика. Надо быть идеальными христианами, чтобы забыть все издевательства и мучения, выпавшие на нашу долю. Это все равно что забыть и простить все преступления, творимые «родной партией», только уже не над пленными, а над всем русским народом.
5. Рабочий лагерь в Больхене
Той же дорогой, которой мы прибыли в лагерь, нас погнали на станцию. И, как всегда в таких случаях, шел холодный зимний дождь. Ночь мы провели в товарном вагоне. Утром нас выгрузили на товарной станции Больхен. Простучав колодками по булыжной мостовой, мы вышли за черту городка. До литейного завода, дымившего кирпичной трубой в самые облака, было недалеко. За почерневшими от дыма зданиями и цехами завода, на пустыре, мы увидели и наш лагерь — среднего размера барак, окруженный непомерно высокими столбами, тщательно опутанными проволокой. Внутри загородки находились непременные части лагеря — у ворот сторожка, а на противоположном конце — уборная.
В бараке были установлены сплошные двухэтажные нары, покрытые матрасами. Мы с Петром выбрали верхние. Немногие пленные в бараке встретили нас без расспросов. Признак плохой: люди были слишком усталы, чтобы интересоваться чем-либо. Мой сосед слева, с большими печальными глазами, тяжело дышал и время от времени вытирал крупные капли пота с бледного лица…
Питание показалось мне если не обильным, то вполне достаточным. Утром давали буханку хлеба на четверых с кусочком маргарина или кровяной колбасы и, конечно, кофе. В обед — черпак густого брюквенного супа и 3–4 вареных картофелины. Вечером, как обычно, пустой кофе. Ночная смена, в которой работал мой сосед по нарам, в полночь получала еще добавочный черпак супа.
Охраняли нас поочередно два солдата. Один — обер-ефрейтор, молодой, на вид строгий. На легкую работу охранника попал после госпиталя, где лечил ранение ноги, полученное на Восточном фронте. — Отдохнет немного обер, вскинет тяжелый ранец на плечи и снова поедет в далекую и холодную Россию воевать за великую Германию. Обера побаивались… Второй солдат — уже немолодой баварский крестьянин. Ходил косолапо, как за плугом. Когда вблизи не было обера, ловил первого попавшегося пленного и, расплываясь в улыбке, показывал карточки жены и детей.