Процедура вошебойки продолжалась по крайней мере 3–4 часа. Вшей убивали одновременно температурой и газом. Мне кажется, хлорным, потому что он резал глаза до слез. Перед тем как допустить до одежды, обсыпали все вшивые места тела каким-то порошком, а иногда какой-то жидкостью, которая, казалось, сжигала все тело. Голову тоже посыпали.
Потом вводили в жаровню, где прожаренное обмундирование лежало кучами и было еще горячим. Начиналась возня с разборкой вещей. Найти свои вещи оказалось не так легко, а немцы все время подгоняли. Получилось так, что тот, кто мог постоять за себя, хватал лучшие вещи, если они ему подходили по размеру, и одевался. Бедолагам и доходягам досталось то, что осталось после разборки. Немцы не обращали внимания на жалобы, да и языка никто не знал. Ликовали сильные, законы джунглей шли в ход. После этой нашей первой вошебойки многие потеряли свое хорошее обмундирование и остались в тряпье. Не надо забывать, что среди нас было много переодетых в лохмотья, чтобы избежать плена или перейти через немецкие позиции в первые дни войны. Большинство из них все равно не ушло от своей участи, а когда вот подвернулся случай одеться опять в красноармейскую форму, то они его не пропустили.
Санобработка с прожариванием одежды продолжалась во всех последующих лагерях и в рабочих командах до тех пор, пока вши были уничтожены. Девиз у немцев был такой, что ни одного советского унтерменша со вшами не должно быть на территории «культурной Германии». Поэтому или вшам конец или унтерменшу. Иногда получалось и то и другое сразу.
Удивительное дело, что как бы тщательно ни прожаривали и газировали одежду, все равно вши появлялись через неделю-две. И опять эта проклятая вошебойка. Многие пленные сильно болели после такой обработки. Прошло не меньше года, а в некоторых случаях и дольше, пока избавились от вшей. Последний раз ходил я на эту обработку в начале 1943 года. Обыкновенно всю команду выстраивали, приказывали раздеться до пояса, и охранники осматривали под мышками и в рубцах одежды. Если находили одну вошь, то всю команду вели на санобработку. А это означало, что опять надо стоять голяком в холодной комнате 3–4 часа. Обыкновенно целый день уходил на вошебойку.
После окончания первой санобработки нас повели уже в другой лагерь, расположенный в двух-трех километрах от пункта вошебойки. У ворот с обеих сторон стояли два здоровенных верзилы с большими палками в руках. Это были полицаи. Наши, в советской военной форме. Палки были подняты и ждали нас. Когда мы проходили через ворота, то они опускались на наши головы. И опускались так часто, как быстро ими могли махать полицаи. «Удачный» удар убивал насмерть. Упавшего волочили в сторону и убийство продолжалось. Мне попало по правой руке выше локтя, но я проскочил, не упав на землю. Рука потом болела около месяца, а первое время я не мог ею ничего делать. Многим досталось хуже, большие травмы.