— Да что мы слушаем эту стеллингскую тварь без имени (опаньки!), на виселицу её!
— Ван, а что вы так злитесь?
— Что я так злюсь?! Да как ты вообще посмело прировнять моё слово к твоему! — брызгая слюной, тряся кулаком, он был грозен. И, надо сказать, к нему начали перетекать симпатии зала, который тоже начал подниматься ему в поддержку.
Упс, не учёл. Да, это из серии, если яйца начнут учить петуха и курицу, как их надо делать… Блин, забыл, что до демократии ещё дойти этому обществу надо… А, ладно! Помирать, так с музыкой! Идём ва-банк!
— Да-а, Ван Ганидзе? Возможно, я и стеллингское отродье… но скажите мне, добрые люди… Товарищи! — в очередной раз, это слово возымело волшебный эффект: фокус внимания снова оказался на мне. — Чтобы вы сделали, своруй вы тысячу мер золота, а? Неужто бы остались бы в этом занюханном городишке с дрянными дорогами?
Оу, страйк! Вот это плюха! Ганидзе синел, краснел, зеленел, белел, косился на Патера, а тот сделал вид, что он тут не причём; зато вот Ар Густаве кре-епко так задумался. После чего посмотрел на меня так… загадочно, я бы сказал.
Толпа между тем зароптала. И правда: стеллинги, конечно, странные, но тысяча мер (пофиг, что я не знаю, сколько это для местных) золотом… Я же продолжил развивать успех:
— И потом, люди! Тысяча, мать его, мер! Тысяча! Вы хоть раз держали их в руках? А кошелёк? Вы представьте себе, как это был бы кошелёк!..
— Это был мешок с золотом! — тут же выкрикнул бледный Ван.
— Да хоть, мать его, телега! Как я бы на себе её бы утащил? Что, позвал бы своих родичей? Но ведь Ван утверждает, что я сделал это один. Значит, я должен быть силён как герои из легенд! Но почему тогда…
— Притормози, стеллинг, — наконец подал голос задумчивый Ар. Он махнул рукой, после чего, мои синюшные конвойные (ага, представляю, какой их кондратий хватил за время моего импровизированного спича), быстро меня утащили, для профилактики ещё разок ткнув дубинкой. Несильно, в лицо.
— К порядку, добрые граждане Гелоны, — постучал по кафедре Священник.
На пару минут суд прервался: граждане успокаивались, высокое начальство о чём-то переговаривалось, священнослужители читали молитвы, а монахи, собравшись кучкой у кафедры, требовали моей немедленной казни. Ганидзе, кстати, сидел на лавке, схватившись за сердце, покуда его обмахивали и поили водой.
Наконец, действо возобновилось. Слово взял Патер:
— Что ж, сторона милосердия права, говоря о том, что стеллингу было бы не под силу провернуть такую кражу в одиночку. Что скажет сторона наказания в ответ на это?