Признаться честно, этот вид настолько захватил моё сознание, что даже не обращая внимания на оклики, я просто подошёл к самому краю, чтобы упереться в обрыв, с высоты которого и мог с восторгом созерцать весь этот сказочный дол. И я настолько оказался поглощён раскинувшимся предомной зрелищем, что очнулся только тогда, когда ощутил на себе крепкую, удушающую хватку, точно бы меня заключил в свои объятия удав.
— Нравится, Тринадцатая? — раздался у меня над ухом низковатый голос с хипотцой.
— Никогда в своей жизни я ничего красивей не видел… — честно признался я, и попытался вырваться из удушающих тисков, обратив внимание на крепкие мускулистые руки, слегка смуглые, которые и сжимали мою несчастную грудную клетку. Наконец, когда мне всё же «позволили» вырваться, я обернулся, и… натурально опешил: передо мной стоял… ла… ло… нечто, не знаю, короче, какого пола оно было, но… это «нечто», очень большое и высокое, с грудой мускулов лучезарно улыбалось глядя на меня, маленького и не на шутку испуганного.
Белые, точно бы пепел волосы, убранные назад при помощи обода, не очень длинные, но аккуратно торчавшие, смуглая кожа, знаете, такого ближневосточного оттенка, слегка в шоколад. Рост — судить не берусь, но, может быть, немного ниже Ара Густаве, который, из всех встреченных мною, был наиболее высоким. В плечах — точно бы они могли бы поспорить, а уж в количестве мускулов, которые так и бугрились замысловатыми скрутками жгутов по всему телу и кубиков на прессе… из одежды — только некое подобие набедренной повязки бурового цвета, которое лишь символически прикрывало наготу; в ушах — две небольшие деревянные серьги, в виде странного прямоугольника. Но удивительнее всего было на контрасте всего этого, его-её, лицо. Оно… выглядело удивительно женственно. Мягкие черты, улыбка до ушей, обнажавшая ровные, белые зубы… Цвет глаз — тёмно-красный, словно текущая из вен кровь.
Я смутился под этим взглядом.
— Что, уже и не признаёшь свою сестру, Тринадцатая? — сказать по правде, я растерялся и даже струхнул в моменте от такого…такой…сестрички и её напора.
Я вырос единственным ребёнком в семье, там, в прошлом мире, поэтому такая… ну, не любовь, но привязанность к своим корням, которую демонстрировали стеллинги, меня вводила в ступор. От нервов я закусил нижнюю губу.
— Ладно, не смущай её, Первая, — хихикнула неунывающая Шестая, выглядывая из-за широкой спины и помахивая мне рукой, — я же тебе говорила, что наша вечная потеряшка лишилась памяти…
— Так услышать одно, а увидеть — совсем другое, — многозначительно скосилась Первая в сторону говорившей сестры. В этот момент, я заметил торчавшую у неё из-за спины ручку; обнаружив мой интерес, та усмехнулась, после, одним слитным движением, выхватила из-за спины настоящий боевой молоток.