Вечер был необыкновенный, какой-то розовый, как цветущий абрикосовый сад. Из глубин озера к небу тянулись сияющие отсветы. Каранни ехал вровень с колесницей тикин Лор. Они чуть опережали всех остальных, ехали неспешно и рассказывали друг другу веселые истории, шутили. Тикин Лор удивительно красиво и звонко смеялась. Она впервые так близко общалась со своим высоким родственником. И Мари-Луйс давно не видала золовку свою, которая теперь царица…
Вдоль всего пути им встречались небольшие крепости с башнями и хорошими, крепкими стенами, а вокруг колосились посевы ячменя и проса. У одного из родников толпилась стайка девчушек, и среди них была одна старушка. С кувшинами на плече они с интересом наблюдали за удивительной кавалькадой. В развевающихся от ветра одеждах, в кожаных сандалиях на босу ногу девушки смело переговаривались с проезжающими, приветствовали их. Одна, у которой в руках была корзина с хлебом и сыром, спросила, глядя на красиво одетую женщину:
— Ты не наша ли тикин Лор?
— Да, это я. А ты чья жена?
— Я пока еще никому не жена, — засмеялась девушка. — И не знаю, буду ли женой. Мои родители — рабы нашего военачальника, а значит, и я рабыня.
— Господин твой добр? — спросил Каранни.
— Да какой же господин добр? — пожала она плечами. — А ты кто?
— Я сын царя Уганны.
Девушки испуганно присмирели, еще чуть постояли и бросились бежать. Как птицы, вмиг разлетелись. Каранни даже погрустнел. Отчего это они, ни в чем не повинные, так его испугались? У родника, вся высохшая и черная, как ворона, осталась только одна старушка. Она что-то мыла на камне проточной водою.
— Да какой же господин добр? — смеясь, повторяла старуха слова исчезнувшей девушки. — Как сказала, а? Я будто глас богов услыхала в этом речении.
— Ты тоже рабыня?
— Да. А кто в этом мире не раб? Ты, который престолонаследник, разве не раб?
— И чей же я раб?
— Твоего бога, если он в тебе един. Твоих богов, если их много, этой земли, этого родника. Все мы рабы, обреченные души…
Долго потом молчали, ехали задумавшись. Первым заговорил Каранни:
— Мне думается, что эти девушки-рабыни куда свободнее, чем мы, царствующие и правящие, тикин Лор. Они дети природы. Мы ведь и в любви не принадлежим себе, а они свободны соединиться по желанию.
— Прости, божественный. Но, по-моему, все не совсем так. Во владениях моего отца, в Арцахе, и здесь, в Сисакане, внебрачная близость считается безнравственной. И за нее равно осуждаются на смерть обе стороны: и мужчина, и женщина.
— Неужели? — удивился Каранни.
— Да, да.
— А как же храмы с их нравами?