И верно, в те дни Михаил Семенович был великолепен: по утрам прибегал величественно-утомленный, рассыпал веер эскизов: «Дети! Когда вы гуляли с девушками, ваш Тамм сидел, как еврей на поминках»; шутил, простецкий, дурашливый, благорасположенный ко всем на свете: «Это будет прибор, какого вы никогда не видели. Это будет «Тамма-луч», «Свечение Тамма»; хмурясь, расхаживал между столами, вдруг замирал, настигнутый удивительным прозрением: «Дети. Тс-с… Этого, убежден, не знает мировая практика. Се-кун-дочку!» — и исчезал за дверью кабинета.
По прошествии голубого периода в таммовском творчестве, когда надо было садиться за чертежи, Дима Усов собрал группу и, разложив различные справочники и таблицы, сказал:
— Этот узел он взял отсюда, а этот — отсюда. Такова конструкция всего прибора. Это будет не прибор, а крокодил с медвежьей головой и заячьим хвостом. Что делать?
Киповцы молчали, размышляя о Михаиле Семеновиче. Было здесь и сожаление, что за долгие годы он все забыл, чему учился, и самовлюбленно-добродушное превосходство: «Ну, уж с нами-то этого никогда не случится», и веселое изумление перед наивным маневром Михаила Семеновича: «Как ребенок, право, из кубиков и гаек всамделишный паровоз захотел построить».
— Да-а, брат. Это тебе не наряды на канавы выписывать, — сказал Егор.
— Что делать? — снова спросил Дима Усов.
— Сходи поговори.
Вернулся Дима мрачный — сплошная траурная полоса бровей.
— Ну?
— Он сказал: «Дима, если вы такой умный, садитесь в это кресло. Я буду писать заявление».
— А ты?
— Ответил, что я не такой умный.
— А он?
— Тогда, говорит, делайте так, как вам советует Тамм.
— Но ты сказал, что у него безграмотная компиляция?
— Да. Более того, я сказал, что, если ознакомить с его проектом институт, будет смех и будут слезы.
— А он?
— Забегал, покраснел, платок в глаза совал. Потом говорит: «Дима, с институтом вы придумали очень хорошо. Завидую. Но, Дима, у нас же опытное бюро. Можем мы рискнуть и попробовать? Можете вы быть вежливым с пожилым человеком, Дима?» А у самого под очками мокро. Я махнул рукой и вышел.
Дима уселся за стол и закурил, забыв, что сам же запретил дымить в комнате.
— Жаль старика, — сказал Егор. — И зачем только он из СМУ уходил? Что за легкомыслие, черт?
— Бедняжка, — печально прошептала Ларочка. — Такой уж он славный!
— Два года, — сказал Куприянов, — два года до пенсии. Теперь уходить ему, что ли?
— Дима, давай решай, что делать.
— «Что», «что»?! Сочиним этот прибор.
— Как?!
— Так. Заведомо рекламационный.
— С ума сошел!
— Сочиним ради старика. Бюро-то в самом деле опытное. Шума не будет. А он поймет, хоть к нам лезть перестанет.