Перед рассветом, еще до волглого, белесого тумана, появление которого предупреждает серая, дымная, непонятно откуда взявшаяся хмарь, Витя впадает в зябкое оцепенение и силится вспомнить дождь в непроглядно-далеком сентябре.
Они идут с Егором под несильным, но плотным дождичком в деревню Красный Ключ, в гости к однокурсникам, в третью бригаду, и не с пустыми руками, а несут сентябрьскую стипендию. Они сами вызвались казначействовать, и им нравится, что вот не побоялись дождя, распутицы, а решительно и молча вышагивают. Нравится также представлять, что хоть они и не герои, но именно так воспримут их девчонки из третьей бригады, будут ахи, охи, веселая суетня, гонцы в сельповскую лавку и прочие признаки благодарного и дружелюбного гостеприимства.
А в поле к тому же ветрено, стерня неуютна и холодна, впереди жуткая туча, которая вот-вот разразится настоящим ливнем — такая уж хлипкая тоска кругом, что только и греет мысль о предстоящей товарищеской заботе.
Да, были девчоночьи восторги, густо-сладкий жар «Сливянки», гудящее, красное тепло от водовозной бочки, переделанной в печку, почтительная тишина, когда их уложили на нары, и то покойное, дремное, счастливое чувство: «Ну и отлично, что все довольны».
Почему-то Вите очень хочется, хотя бы в воспоминаниях, вновь пережить его, но ничего не выходит. То ли мешает рано очухавшийся дятел, то ли одуревший от нетерпения, заждавшийся утра туман, лезущий прямо за пазуху, то ли просто свет, вставший между небом и землей.
Егор добирается до Майска в седьмом часу утра. Ноги не свои, в глазах сухая резь, рубашка мокрая от пота, но он не собирается отдыхать. Если лечь, значит, добровольно отказаться от этого дня, в котором все же не так страшно жить: воскресные улицы, даже пустые, выглядят праздно, каждый дом — в дреме безделья, но скоро начнется веселая бестолковщина массовок, пикников и прочих народных гуляний, и никто не виноват, что у тебя кислая рожа и отвратительно на душе, а поэтому ходи, смотри, приобщайся к чужому веселью, и станет легче. «Теперь бы чем-нибудь заняться, что-то делать, — говорит Егор, — а потом на улицу, на улицу!»
В общежитии тихо, вахтерша тетя Клава пьет чай, на белой тряпице разложены сахар, сушки, кусок колбасы, чаепитие длится давно — у тети Клавы отпотевшее переносье.
— Гоша?! Никак без рыбы?
— Без рыбы, тетя Клава.
— Куда же она подевалась, холера!
— Я по дороге встретил: на базар пешком тащится.
— Ах ты, чтоб ее, — смеется тетя Клава. — Витю-то куда девал?
— Там остался.
— Значит, надеется?
— Ага.
— Вот молодец, упорствует.