— Что ты опять натворил? — со стоном спросила Евгения Дмитриевна, не дав Вите даже раздеться.
— Где, когда? Ничего не натворил. — Витиной голове стало жарко, а внутри, под сердцем, появился неприятный, щекочущий холодок в предчувствии материных слез, крика, несправедливых, жестоких слов, которые бесполезно опровергать.
— Мальчишка! Дрянь, клеветник! Кто тебя научил клеветать на старших? Видит бог — не я. Ты вечно хочешь наплевать мне в душу!
«Была Лида и все рассказала», — догадался Витя, ужаснувшись предстоящей ссоры, сознавая, что рано или поздно поступится своей правотой — не перенесет измученно-бледного вида матери, давящей силы ее молчания, и все же, не желая быть без вины виноватым, стал кричать:
— Ты узнай сначала, узнай! Всегда я виноват, во всем! Ты всем веришь, только не мне! Мало ли что Лида наговорит, а я знаю, знаю — Анна Савельевна сама врет, она противная, подлая!
— Замолчи! Ты не сын — ты убийца. Ну, что я тебе сделала?
Дядя Андрей поморщился:
— Женя, успокойся, а ты, Виктор, в самом деле помолчи.
Дядя тяжело поднялся, заложил руки за спину и заходил перед плачущей Евгенией Дмитриевной, возбужденно-испуганным Витей, заходил спокойно, мерно, напрягши шею.
— Виктор, давай рассудим здраво. Положим, эта ваша Анна Савельевна действительно взяла паяльник, чтобы легче вытурить твоего Помогаева из школы. Положим также, что он действительно добрый паренек и не сделал тебе ничего плохого. Ты, значит, защищаешь его и во всеуслышание объявляешь воровкой учительницу. Представь реакцию: извини, какой-то сопляк и старый, заслуженный человек. Ведь никто всерьез не будет разбираться в твоей правде, тебя обсмеют, потому что уважение к человеку приходит с годами, с жизнью, а у тебя за спиной, кроме уличных забав да разбитых носов, ничего нет. Вот и подумай, кому поверят.
Странное ощущение заставляло Витю молчать: кто-то неизвестный из темной зыби насылал на него мягкие, усыпляющие волны, смывая недавнюю злость и пылкость, оставляя на берегу покорного зябнущего мальчика.
— Понимаю, ты не согласен. Ты хочешь спросить, а как же быть, если ты все же прав, видел своими глазами? Куда все это девать? И на это я отвечу, Виктор. Надо, дорогой, иногда подниматься выше личной правоты. Тут дело не только в одной Анне Савельевне. Обвинить одного старшего, одного учителя — значит обвинить всех нас, не верить всем нам. Понимаешь? А потом, из житейского опыта знаю, утрясется все: Анна Савельевна одумается, отойдет, и забияку твоего вернут. Но надо потерпеть, на терпение, дорогой мой, тоже мужество и смелость надо иметь. Нельзя так грудью на старших кидаться, можно и ушибиться. Пойми наконец.