Дядя Андрей замял дело с фрезой, а Витя с ожесточением зубрил физику, математику и через несколько месяцев уехал в другой город.
* * *
В понедельник, с утра, Егор решает: он возьмет три дня без содержания, будет бродить до одури, читать книги, пить газированную воду, посмотрит все картины в старом и новом городе, погрузится в этакое летаргическое безделье и рассеется, успокоится, пересилит боль, вытерпит.
Поэтому он сразу проходит в таммовский кабинет:
— Здравствуйте, Михал Семеныч. Я к вам с просьбой…
— Такое утро, а вы уже недовольны. — Тамм сидит без очков, в глазах плавает мечтательность; эта грубая, суровая действительность расплылась благодаря близорукости, и в ее нежной дымке встают пальмы Сухуми, море — близится счастливое отпускное одиночество.
— Почему недоволен? — спрашивает Егор.
— Запомните, дорогой Егор: если человек что-то просит, значит, он чем-то недоволен, — Тамм надевает очки, встает. — Хорошо, просите.
— Мне нужно три дня без содержания.
— У меня их нет.
— Но, Михал Семеныч. Очень нужно. По личному вопросу…
— Вы женитесь?
— Нет.
— Едете искать невесту?
— Да нет же. Это трудно объяснить, но мне очень нужно.
— Понимаю: переживания. А за кимильтейскую схему буду переживать я? Большое спасибо, молодой человек.
— Я вас очень прошу!
Тамм резко приседает, поддергивает на коленях штаны и лезет под стол, выныривает под носом Егора, запыхавшийся, красный.
— Куда же они пропали? Нигде не могу найти, молодой человек.
— Что найти? — удивляется Егор.
— Как видите, я искал эти три дня даже под столом. Нет, нет и нет. Может, хотите проверить? Прошу. — Тамм свешивает голову набок, щелкает каблуками, рукой приглашает Егора под стол.
— Да ладно, Михал Семеныч. Верю, — через силу улыбнувшись, Егор возвращается в отдел. Там угрюмая тишина понедельника, шелест чертежей, вздохи Ларочки Силантьевой: видимо, не терпится обмусолить «божественное, чудесное» воскресенье, но совесть и тишина не позволяют. Дима Усов, прикрывшись бровями, спрашивает:
— Дал?
— Нет.
— Я же говорил.
Егор открывает ящики, бесцельно ворошит бумаги. Витя к нему спиной, Вера тоже, работают, считают, чертят, стирают, снова чертят. «Что они думают, что они думают, черт возьми! Полно, полно прикидываться!»
Чего-то возится Куприянов, звякает ключами от стола, растерянно поглядывает на всех. Он в обычной косоворотке, нос по понедельникам кажется еще более длинным и унылым.
— Ребята, у кого ключи есть? — Куприянов снова дергает ящики, — мои что-то прокручиваются.
— У меня, — с готовностью предлагает Дима.
— Твои тоже крутятся.