— Помнишь Головешку? Паяльник-то она потом принесла, сказала: «Дома и без него обойдусь. Здесь нужнее». Ты, наверное, здорово на меня злился?
Володька свистнул:
— А чего мне помнить?! Пофартило, что выгнали. Мать хоть из химцеха ушла — без надбавок обходимся. Думать даже забыл.
И Витя окончательно успокоился.
Помнит он третью смену, сумрачный, опустевший цех, редкие фигуры в длинном, мертвенно-тусклом проходе, сонные лица стропальщиков, неожиданно-резкие звонки кранов. Соколов не вышел, и станок принял первый подручный, то есть Володька. Деталь попалась хорошая: уже настроенная, стоившая часов сорок, а управиться можно за смену, обработка легкая, в основном на механической подаче. Володька проверил размеры, режим, велел залить масло и сказал Вите:
— Часа через два разбуди.
И до сих пор Витя помнит ужасающий, будто сдирающий кожу с головы, скрежет, раздавшийся после этих слов. Витя в растерянности дернулся туда, сюда, но уже вскочил с лавки Володька, заорал: «Стоп, стоп, дурак!», заматерился и сам ткнул в красную клавишу. Прибежал мастер:
— Проспали, гады. Ну, вы у меня запоете!
Володька уже закурил, успокоился:
— Не ори, Белобородько. Вот этот дурак, — Володька кивнул на Витю, — хотел на ручной поупражняться — и саданул.
— Так, — мастер вынул блокнот, — напишем акт. Ты хоть знаешь, сколько она стоит? — спросил он у Вити. — Год задаром мантулить будешь.
Витя и раньше слышал о баснословной цене зуборезных фрез, но стоимость их была безразлична сейчас: «Я же и не притрагивался к станку, чего это Володька говорит?» Оглушенный нелепостью происходящего, Витя не понимал слов Белобородько. А тот уже составил акт:
— Помогаев, ты за старшего — подпиши. Родов, ты не паникуй, может, часть скостят. Давайте настраивайтесь.
— Володька, за что? — со слезами в горле и глазах спросил Витя. — Володька, нельзя же так. Ведь я не делал. Какая ты сволочь, вспомнил, вспомнил! Отыгрался. — Витя уже схватил трубу от гаечного ключа, но Володька легко отобрал:
— Не скули. Ничего ты не понял. Я и не забывал. Теперь знаешь, почем продается?
Витя мазал грязной ветошью по лицу.
— Деньги вместе заплатим, не плачь. Мне не жалко, если гадом не будешь. — И он отвернулся, стал снимать выщербленную фрезу.
Неизвестно, как дождался Витя утра.
Дома он снял только сапоги и в робе бросился на диван. Испуганно запричитала Евгения Дмитриевна, а Витя сказал:
— Замолчи. Все вы врете, врете, как не надоест.
Евгения Дмитриевна хотела было поскандалить, но передумала. Поджав губы, с треском двинула стол.
— Тише, — спокойно сказал Витя, — тише. Вот что. На завод я больше не пойду. Я уже все понял, разберусь сам.