— Давай отнесем тарелки, а потом я вернусь за чаем, — сказала Шанталь, водружая блюдо на поднос. — Но сначала хочу сказать тебе кое–что по поводу Гарри. — Ее совершенный профиль по–прежнему меня раздражал. — Легко понять, как ты была потрясена, когда узнала о нем правду, но заблуждался он или нет, все равно…
— Не желаю ничего слышать о Гарри.
И давно это у меня болит голова? Череп сдавливало с такой силой, что лоб, должно быть, походил на гофрированную бумагу.
— Тесса, ты когда–нибудь слушаешь Гарри? Или ты слишком занята тем, что рыдаешь и выкладываешь свои печали? — Губы Шанталь сложились в горькую усмешку. — А я слушаю… как он говорит о тебе. Я его люблю. Давно люблю; по–моему, я уже говорила, что цыгане славятся терпением. Поэтому предупреждаю — если ты его прогонишь, его буду ждать я.
— У него в постели? О, прости, я все время забываю о нашем перемирии.
Борозды у меня на лбу стали настолько глубокими, что в них можно было бросать семена, как сказала бы Ферджи. Если бы только я могла увидеться с ней или с папой! Но больше всего мне хотелось увидеться с моей милой мамой, прижаться к ней и рассказать о Гарри.
— А вот я не забываю о нашем перемирии, — вздохнула Шанталь. — Еще неделю назад я бы не поверила, что такое возможно, но теперь ты мне почти нравишься, и я хочу быть честной с тобой.
Смахнув в раковину крошки, она вручила мне один поднос, сама подхватила другой, и мы двинулись в холл.
Навстречу нам шел Гарри собственной персоной. Он выглядел усталым. Отобрав поднос у Шанталь, Гарри пристроился рядом со мной.
— Ничего не говори! — Я пронзила его гневным взглядом. — А то как бы язык у тебя не свернулся трубочкой от вранья!
— Знаешь что, Тесса, я слишком долго тебя любил, и, по–моему, мне наконец наскучило это глупое занятие.
Губы мои с трудом раздвинулись в саркастической улыбке.
— Меня это устраивает.
— Замечательно. Но если вдруг передумаешь, то теперь тебе придется побегать за мной с кольцом в бархатной коробочке. Договорились, милая?
Никогда! Никогда я не стану пресмыкаться. Тем более перед человеком, который мне совершенно до лампочки. И нечего стоять тут героем–любовником и тыкать в меня своим надменным носом! Жизнь моя пуста и бессмысленна без вот этих маленьких синих глазок? Ха–ха! У меня есть папа, у меня есть Ферджи, и у меня будет мать. Я поговорю с Мод, и она скажет мне правду. Но что, если… что, если я не нужна своей матери? Захочет ли она, чтобы в ее мир ворвалась незнакомка? Подарив мне жизнь, не заслужила ли она право на свою собственную?
— По–моему, мы настоящие чудовища. Устраиваем дрязги среди убийств и суматохи.