…она, Гражина?
Воссядет… она… нет, неправда… или все-таки… она же видела луг… и бежала к тому, кто стоял в столпе белого света, такой обманчиво близкий, такой… недоступный…
Гражина всхлипнула.
— Ты достойна, сестра, — сказали ей.
И холодный поцелуй опалил ладонь.
— Но готова ли ты, сестра? — вкрадчиво спросил тот, кому она верила безоглядно.
Гражина кивнула. Но в темноте ее кивок не был виден, должно быть, и потому ее переспросили:
— Готова ли ты отринуть земные блага? Отвернуться от искушений? Избавиться от той грязи, которая окружает нас? Готова ли ты пойти за ним…
Готова.
Конкретно в этот момент Гражина была готова ко всему. Или почти ко всему? Вдруг подумалось, что к благам, которые несомненно придется отринуть, относятся и любимая софа, обитая цветастой тканью, и самовар, и крендельки…
…а еще перины.
…простыни…
…и помолиться она забыла утром, встала слишком поздно, а время, которое могла бы на молитву использовать, потратила, чтобы прихорошиться…
— Я не сомневаюсь в твоей твердости, сестра, — ее подняли с колен и трижды поцеловали в щеки. — И в том, что каждое мгновение твоей земной жизни будет обращено во благо общины…
— Будет, — не слишком уверенно пообещала Гражина.
И эта ее неуверенность не осталась незамеченной.
— Ты полна сомнений, — произнесено это было с упреком, пусть мягким, но разом стало совестно. — В тебе еще слишком много земного…
Наверное, так, но… Гражина с этим борется.
Вот вчера тоже боролась. И ограничила себя в малиновом варенье, до которого охоча была. И помолилась перед сном, и спать решила без одеяла, для пущего умерщвления плоти, но потом замерзла и накрылась.
— Расскажи мне, — попросили ее. — Что тебя гложет?
— Маменька, — пискнула Гражина. Не про одеяло же с вареньем в самом-то деле говорить. Мелко это как-то… не интересно. — Она… она хочет, чтобы я вышла замуж за… за воеводу…
Говоря по правде, с того прошлого разу, когда приворожить князя Вевельского не вышло — ох и гневалась маменька на панну Белялинску, что помешала свершиться должному — о свадьбе она больше не заговаривала.
— А ты? Ты разве не хочешь за него замуж? — голос был строг.
— Нет, — искренне ответила Гражина.
— Отчего же?
— Он… — от как ему объяснить, что воевода, может, и хорош. Почти как из роману. И галантен. И ручки ей целовал. И даже танцевать изволил, когда бал приключился. Вот только чуялось, что сия галантность есть исключительно воспитание хорошее, не больше того. И танцевал он не с одною Гражиной, и комплименты всем одинаково отвешивал… и вообще был каким-то… не таким.
Гражине хотелось любви.