— Наставник?
— Тот самый целитель… он некогда был известным человеком в Империи, но… это не моя тайна, тем паче, что он уже давно умер… но он сумел… он… учил меня… не смирению, просто слышать… себя… и прочих тоже… я помню, как вместе с ним впервые спустился в деревеньку. Я боялся, что меня узнают и хотел этого, ведь это означало бы, что я, прежний я, еще существую. Но правда была в том, что там, в этой рыбацкой деревушке, никому не было дело до великолепного Бужева. Да, нам рассказывали что-то про царя, коронацию, но было видно, что для местных это все сродни сказкам. Их куда больше интересовало, что цены на соль поднялись, а на рыбу, напротив, упали. Что урожай в кои-то веки соберут и, быть может, он даже останется в амбарах, а зерно можно будет покупать вольно. Я читал газету, попавшую в эту деревню чудом и удивлялся тому, что мир живет. Я нет, а он живет.
— И вы…
— Смирился. Понял…
— Что?
Святозар покачал головой:
— Словами этого не объяснить, но… я осознал, что и вправду умер на том поле. А то, что есть, существует едино силой Божьей. Чего ради? Не знаю… искупление? Я понимаю, что сотворенного моими руками не искупить. А потому… просто живу.
Сумбурно.
И откровенно. Хотя… ему ли кривить душой после признания в жертвоприношениях.
— Я принял сан. Стал монастырским целителем. И когда мой наставник решил, что я готов, он отправил меня прочь. Для тех мест хватало одного целителя, я же нужен был миру. Так он сказал… а после за мной явилась сестра.
— Сама?
Святозар кивнул.
— Я не собирался беспокоить ее. Как ни странно, но меня всецело устраивала моя новая жизнь. Я впервые, пожалуй, делал то, к чему и вправду лежала душа. Целительский дар во мне был всегда, но отец… это ведь для худородных почетно целителем быть, а наследник древнего рода обязан воевать… монастырь, принявший меня, был велик и довольно богат. Братья занимались бортничеством, держали пимокатню и суконную мастерскую. Собирали и переписывали книги, те, которые в печать отдать невозможно. Впрочем, типография у них тоже имелась. При местном храме стояла лечебница, при которой трудились пятеро целителей. Я стал шестым. И сперва держался наособицу, а уже после как-то получилось… у меня появились если не друзья, то всяко приятели. А еще на душе становилось спокойно… хотя бы иногда. Они приходили, те люди, которых я лишил жизни. И продолжают приходить. Но я хотя бы не просыпался в поту… а потом приехала она и сказала, чтобы я собирался домой. Признаюсь, никакого желания у меня не было. Мы и без того изрядно успели испортить ей жизнь, — пальцы на сухой руке дернулись и Святозар поморщился, но жаловаться не стал. — Я говорил ей, что и сан мой не избавит меня от суда, если кто признает во мне прежнего Бужева, и что ей самой с того не будет пользы, что за укрывательство каторга положена… а у нее сын. И внуки. И жизнь хорошая, а моя мне тоже по нраву. Однако ж она не слушала…