…вот только этого не хватало.
Некромантию, если припомнить, полагали наследием смутного времени, того самого, которое случилось за много веков до прошлой смуты, едва не изничтожив слабое еще Арсийское царство. И наследием истребленным, хорошо и прочно забытым.
— А еще мне кажется, что меня стошнит.
— Кажется, — поспешил утешить цесаревича Димитрий. — А вот глаза у тебя того…
Пожелтели.
И зрачки сделались узкими, змеиными. Да и лицо слегка поплыло, как бывало в детстве, когда цесаревич — для всех зело болезненный мальчик, которого вынуждены были держать в дали от дворцовой жизни — еще не умел контролировать ту, иную свою часть.
— Пройдет, — Лешек закрыл глаза. — Так лучше видно…
А Димитрий кивнул.
— Отпус-с-сти… — тело заговорило. Оно дергалось, будто кукла на ниточках, покачивалось и, казалось, готово было рухнуть на сидящего священника.
— Имя?
— Цветана…
Говорящий труп выглядел донельзя мерзко. Мышцы лица его двигались, и казалось, что покойная корчит рожи. Время от времени она высовывала распухший язык, который, однако не мешал говорить.
— Ты умерла.
— Да, — тело застыло, неестественно наклонившись. — Я… умерла. Умерла. Я. Я? Умерла?
Сердце на ладони некроманта дрогнуло, выплеснув черную жижу, которая просочилась сквозь пальцы.
— Да, дитя. Ты умерла. Мне жаль, — голос Святозара стал мягче. — Что ты помнишь?
Она заворчала.
— Тише. Скоро я тебя отпущу… совсем отпущу. Но ты должна помочь.
— Я…
Всхлип драл душу. И вообще возникло непреодолимое почти ощущение повеситься. Или… нет, вешаться долго. Это веревку искать надобно, крюк какой или вот люстру. А револьвер при Димитрии. И всего-то надобно, что приставить к виску.
Взвести курок.
Он моргнул, избавляясь от наваждения. Нет уж, с суицидом он погодит, но…
— Вспомни. Что случилось? Расскажи, — вкрадчивый голос окутывал. — И мы сможем отомстить…
— Нет…
— Справедливость. Ты же хочешь восстановить справедливость.
— Нет.
— Тогда чего ты хочешь?
— Покоя.
— Что ж… тогда я тебя отпущу, но после… ты должна рассказать. Вспомни, что было…
— Было… — тело дернулось и село. Нелепая поза, особенно при том, что грудная клетка его распахнулась, выставляя жутковатого вида нутро. — Он позвал… он сказал, что выбрал меня… он сказал, что я лучшая… что он полюбил меня, как только увидел… он сказал, что не желает ждать окончания этого конкурса. Глупый конкурс. Боялся, что… я могу выбрать другого… я не стала бы. Я его люблю!
— Конечно.
Димитрий сдавил подлокотник кресла и подался вперед.
— Назовешь имя? — Святозар одарил его предупреждающим взглядом.
— Митенька, — с непонятной нежностью произнесла умершая. — Мой Митенька… князь Навойский…