Она пробежалась пальчиками по пуговкам, проверяя ровно ли лежат. Ленточки махонькие расправила. Скорчила своему отражению рожицу…
…в Университете оно как бы все невзаправду было. Там с большего глядели вовсе не на титулы, а вот в иных каких местах…
…взять хотя бы барона Отшакова, человека чинами облеченного, милостью императорской обласканного, а потому мало-мальски возгордившегося, решившего, будто единственно его слово верное. Ох и озлился он на Лизавету за то письмецо, которое она поверх Отшаковской головы отправила, еще надеясь справедливости добиться.
Ох и кричал.
Грозился у самой Лизаветы паспорт забрать и вместо него билет санитарный выдать[5], чтоб, стало быть, все знали, кто она по сути своей есть.
…тетушку довел.
А сам-то… ладно, ему про девиц непотребных все известно исключительно по должности, ибо санитарный инспектор, которым барон служил пятнадцать лет, до того, как на повышение пойти, свой участок знать обязан. Но вот что супруга его мест злачных не чуралась…
…дочерей он и вовсе продал в крепкие, пусть и престарелые руки своего покровителя. Не посмотрел, сколько лет им… помнится, очень громким дело вышло.
И если б не снимки, иск газете грозил бы изрядный.
Выкинуть.
Забыть.
Не он первый, не он последний. Лизавете случалось повидать всякого, а потому… не в титулах дело, лишь бы люди хорошими были.
Так она себя успокаивала, и все ж чувствовала себя самозванкою.
Шла вот, стараясь не шибко по сторонам глазеть — после полюбуется — приговаривала:
— Это работа… просто работа…
А идти получилось далеко, ибо дворец царский был преогромен — это Лизавета знала, но знать и испытать на собственной шкуре — дело иное. И выходит, поселили ее в стороне… специально? Или же… она видела в том коридоре двери иные, прикрытые, порой подернутые пеленою сторожевых заклятий. Но только двери. А люди за ними есть?
— Прошу, — Руслана присела и тихо сказала. — Дальше мне ходу нет. Это чистая половина…
Лизавета, стало быть, на грязной обреталась?
— Вы в гостевом крыле, — объяснила Руслана, видя взгляд недоумевающий. — А тут начинаются личные покои… Ее императорского Величества.
Вот тут-то Лизавета и растерялась.
Так растерянною и вошла в дверь, благо, та распахнулась предружелюбнейше, словно сама Лизавету приглашая. А стоило ступить на янтарный пол, дверь-то и закрылась. Ударила палка, и чей-то голос над ухом провозгласил.
— Лизавета Гнёздина, баронесса…
Ох ты ж, божечки…
Было время, матушка приговаривала, мол, красоты много не бывает. И прежде Лизавета всенепременно согласилась бы с нею, а теперь вот понимала: бывает.