— За что? — удивилась Лизавета.
— Да… за дурость… довели меня, — Авдоться тяжко вздохнула. — И кузина эта… вечно ходила, глазки в пол, такая тихоня… все хвалят, а у меня норов. Папенькин. Вот и… как-то оно вышло, сама не знаю… побила я ее. Немного. Волос подрала… эта в слезы, и другая дура тоже… все верещать стали, что меня боятся… будто я кого первой трогала… туточки тоже… говорю ж, не место тебе. Сожрут.
— Посмотрим, — Лизавета наблюдала за княжной Одовецкой, которая в свою очередь не сводила взгляда с княжны Таровицкой, а уж та в свою очередь довольно-таки ревниво следила за бледненькой, если не сказать вовсе блеклой девчушкой.
— А… это Снежка, — Авдотья тоже проследила за взглядом. — Тятенькиного старинного приятеля дочка… ее зовут Асинья… красиво, да? Только наши все одно переиначили… ее тоже в жены царевицу прочат…
Не многовато ли у царевича жен?
Нет, будь он из турков или, паче того, асваров, у которых, сказывали, жен может быть четыре, а наложниц и того больше, всем бы место нашлось. Но трон один.
И обычай.
И стало быть, конкурс будет куда интересней, нежели Лизавета предполагала.
— А она…
Авдотья рученькой махнула.
— Тихая она, блаженная… матушка ейная не из наших… ну, не из людского племени…
…вот это и вовсе неожиданно.
— Тятенька сказывал, что случилась с его приятелем беда, только не сказывал, какая… то ли заблудился, то ли волки сожрали… не до конца, — уточнила Авдотья, поняв, сколь нелепо звучит история. — Главное, что он бы не выбрался, когда б не дева лебяжья. Полюбил он ее крепко, в жены взял… правда, только по их обычаю. Небось, ихнему народу в церкву путь заказан… только странно… императрица-то ходит.
— Императрица?
Авдотья посмурнела, огляделась и шепотком произнесла:
— Она тоже… бают… не совсем, чтоб человек… может, полукровка какая… но лучше об том помалкивать. А то ж…
Лизавета кивнула: и вправду, о императрице помалкивать оно как-то правильней будет. А вот к княжне юной, застывшей у окна, она приглядится.
— Не, Снежка не злая… и не подлая. Она иная просто… к нам когда гостевать приезжали, я ее в сад выведу, она сядет перед цветочком каким, вперится взглядом и сидит, сидит… спросишь, чего. Она и скажет, мол, смотрит, как растет… наши-то ее чурались, обижали… пока я одну дуру языкастую за косы не оттаскала. Небось, от сплетен вреда куда больше, чем от Снежечки… правда, в последние годы тятька ейный крепко прихворнул, вот и не заезжали… и выросла… я к ней подошла, думала, хоть с кем поговорить будет, а она только глянула и отвернулась.
Асинья, на старом языке, который преподавали исключительно факультативно, ни Лизавета записалась, уж больно красив он был, да и в деле нужен, — значит, Снежная. И вправду, Снежная.