Как волны, набегают мысли, воспоминания. Вот видится Сайдэ, как она впервые пеленает свою дочь. Нужно спрятать выбившуюся из-под пеленочки ручку — и страшно взяться за нее. Такая она крошечная, нежная, хрупкая. Кажется, дотронься только — и сразу сломается. Пальчики розовенькие, ноготочки еле заметные.
А вот Сэлиме делает первые шаги. Покачивается, ручонки растопырила. Глазенки испуганные, удивленные, счастливые…
А где сейчас Тухтар? Знает ли он, что случилось с его любимой?..
Сайдэ с трудом разомкнула веки. Около печки возилась Утя. Значит, уже утро.
Шеркей подал жене чашку молока. Сайдэ хотела выпить, но, вспомнив, от какой коровы это молоко, плотно стиснула обескровленные, потрескавшиеся от жара губы.
Муж, словно в насмешку, предложил выпить водки. Сайдэ с трудом подняла голову и плюнула в его опухшее, серо-зеленое с перепоя лицо.
Шеркей безропотно утерся. Видать, совсем помутилось в голове у бабы. Чем он провинился перед ней? Иль он в своем доме не хозяин? Только начал потихонечку, помаленечку подбираться к богатству — и вот, пожалуйста, ему ножку подставляют. И кто «подставляет — собственная жена! Или только для себя старается Шеркей? Конечно, нет. Для Сайдэ, для детей — для семьи счастье добывает. Шеркею-то родной отец ничего в наследство не оставил. Балабонил только: «Мое богатство, мое богатство!» А Шеркей своим детям настоящее наследство оставит. Годами страдал, мучился, из кожи лез — и вот добился. Кто дом новый в этом году сгрохает? Шеркей. Кто сарай новый, ворота, забор поставит? Шеркей. Кто землицы самой хорошей, жирной да рассыпчатой прикупит? Шеркей. Вот они, денежки-то, топорщатся. А кто за все за это Шеркею спасибо сказал? Никто. Родной брат пощечин надавал. Жена, не успев глаза хорошенько продрать, привередничает, придирается. В лицо даже плюнула! Сэлиме, вместо того чтобы радоваться своему счастью, на мужа бешеной собакой бросается. До кости руку прокусила Нямасю. Поверить трудно. Шеркей сам разглядывал рану на руке зятя. Конечно, получилось что-то вроде умыкания. Но такая ли это страшная беда, если поразмыслить? Ведь не голодранец какой-нибудь похитил ее, а богатый человек. Не в нужде ей жить, а в довольстве. Да и не она первая, не она последняя выходит так замуж. Был такой обычай и будет. Реку вспять не повернешь, солнце не взойдет на западе. Глупа еще Сэлиме, глупа. В богатом доме жить не хочет. Не наступала ей еще корова на ногу — вот и артачится… Около двери, прислонясь к косяку, клевал носом Тимрук. «Ишь, как разморило парня с керчеме», — сочувственно подумал Шеркей. В бутылке еще оставалась водка. Каньдюк приберег, позаботился о свате, чтоб было ему чем поправиться. Шеркей взялся за чашку: