Проучили его как следует и снова похоронили. Теперь уже Каньдюк ни копеечки на лоб папаше не положил. А сверху навалили на могилу банных камней. Целую груду. Воза три привезли. Нет, возов пять. Так мне помнится.
И вот с тех пор Манюр бабай уже не ерепенился больше. Порядочным покойником стал.
Смекаешь, зачем я рассказал тебе эту историю? Нельзя баловаться хмельным зельем. Даже на том свете оно людям покоя не дает. И в детей въедается, и во внуков, и во всех потомков — не сочтешь, до какого колена. И вот, помяни мое слово, Нямась тоже по дедовой дорожке пойдет. Никогда еще не ошибался лысый Шингель. Не пойдет, а покатится. Да еще как! Пыль столбом! Жуки из одного гнезда все одинаковые. Я-то, конечно, не увижу этого, а ты доживешь. Будешь его в могилу хворостиной загонять. А за такое дело и выпить не грех.
Шингель опять приложился к бутылке.
Когда старик вдоволь накрякался и нажмурился, Тухтар спросил:
— Как же могло случиться такое?
— Да никак. Разве может ожить мертвец? Это только у русских бог воскрес. Умрет человек — и дыму от него не останется. Это, браток, все старика Палли проделки. Отомстил он все-таки Манюру за поджог. И Каньдюк после об этом догадался. Поэтому он и ненавидит сына Палли. Не дал ведь Кестенюку пасти стадо. Не по своей охоте нанялся тот пастухом в чужой деревне…
Костер догорал, угли покрывались пеплом, только иногда из самой середины высовывались маленькие синеватые язычки пламени.
Еще разок облобызав головку бутылки, Шингель, покачиваясь и тихонько бормоча, заковылял к лошадям.
Тухтар задумчиво ворошил веткой пушистую золу. С непривычки он охмелел. Но вопреки желанию и надежде, тоска не ушла. Она стала острее, пронзительнее. Водка словно прояснила картины прошлого. Они возникали перед глазами, яркие и неожиданные, как вспышки молний, заставляя то и дело вздрагивать.
Что-то клейкое облепило горло, мешало глотать, вызывало тошноту.
Заржали лошади. Казалось, что они были где-то далеко-далеко.
— Ты что не возвращаешься? — спросил кто-то.
Хрипловатый голос звучал приглушенно, как будто человек говорил за толстой стеной.
— Скоро вернусь. Хочу накормить получше.
Это ответил Шингель. Он всегда говорит немножечко нараспев.
— Довольно. Нахватались уже.
Незнакомый голос прозвучал почти рядом.
Тухтар встряхнулся, поднял голову, увидел перед собой Нямася.
— А тут кто? Кажись, Туймедов малый?
Тухтар рывком поднялся:
— Да. Я это.
— Вижу, что ты. А какого черта нужно тебе здесь?
— Пришел поговорить с дядей Шингелем.
Одутловатое, блестящее от пота лицо Нямася презрительно искривилось: